Имя.

У меня довольно распространенное имя, но в твоей семье нет ни одного Джо, а теперь один есть — на чертовом стаканчике, который может испортить мне жизнь, как кружка с мочой. Я хватаю стаканчик — есть! — но тут открывается входная дверь, и это ты. И он. Я не успеваю уйти через двор и проскальзываю в ванную комнату, а там нет душевой кабины, нет окна, и я не могу включить свет — вдруг заработает еще и вытяжка? Я закрываю дверь в ванную (она была открыта, когда вы уходили?) — а если тебе понадобится в туалет, что тогда? Мы же все рабы кофеина.

— Ну что, — говоришь ты ему, а не мне, и тебе давно пора на работу, вообще-то, — давай приступим?

О нет. Для близости момент совсем неподходящий. Только не сейчас, когда я так близко… Он что-то бормочет, ты открываешь шкафчик, шуршишь бумагой, и каждый звук отзывается выстрелами в моей голове.

— Ладно, — говоришь ты. — Вот договор. Обещаю перестать придираться к тебе по глупым мелочам.

— Глупые мелочи, — говорит он. — Можно уточнить определение?

— Боже, Фил, не цепляйся к словам. Нам нужно с чего-то начать.

Нет, Мэри Кей. Ты можешь просто уйти.

Он вздыхает.

— Ну хорошо. Так что мы подразумеваем под глупыми мелочами?

Эх ты, крыса… Ты и есть глупая мелочь, и мне еще труднее быть статуей с кружкой мочи в руках. То есть кофе. Кофе.

— Ты прекрасно все понимаешь, Фил. Комод. Домашние дела.

Он молчит, тишина хуже выстрелов — что означает тишина? Вы сверлите друг друга взглядами? Или обратили внимание на закрытую дверь ванной, которую всегда оставляли открытой? Твой голос звучит ровно.

— Просто скажи, что тебя не устраивает. Только не корми меня чепухой про то, как трудно быть уязвимым. Трудно бывает лишь тем, кто на самом деле уязвим.

Я безумно тебя люблю. Взгляни на меня сейчас: я — олицетворение уязвимости.

— Ну не знаю… — говорит он. — Я надеялся, ты скажешь… Эмми, черт возьми, я не хочу идти на вечер кино.

— Знаю, Фил. А ты знаешь, что я организовала этот вечер.

— Да уж.

— И должна туда пойти.

— Эмми…

— Я в замешательстве, Фил. Раньше я тебе нравилась такой, какая есть… — Мне ты и сейчас нравишься такой, какая есть. — Раньше ты повторял, как сильно я тебе нужна, потому что я все планирую, обо всем забочусь, заставляю мир вращаться. А теперь… я тебе как будто в тягость.

— Эм, ребята приезжают всего на один вечер.

— Верно. Как и в прошлом месяце. И два месяца назад.

— Но они же будут играть…

— Ну, это, конечно, веская причина. Ты очень занят, столько важных дел…

— Вот видишь, когда я пытаюсь с тобой поговорить, ты сразу на меня набрасываешься.

— Я набрасываюсь? И это, по-твоему, разговор?

Ты швыряешь ручку об пол — слава богу, не в мою дверь. Ты заботишься о нем, хочешь с ним поладить, напоминаешь, что ты рядом. Он тебе небезразличен.

— Я всю жизнь хожу на мероприятия в одиночку. На день открытых дверей в школе — потому что ты отсыпаешься, на дни рождения — потому что ты в студии и записываешь радиошоу. Я хоть раз пожаловалась? Нет. И когда я прошу об одном-единственном вечере — вот что я получаю.

— Дай мне немного времени. Я исправляюсь. Даже Лейла это заметила. Ты хотела, чтобы я взял перерыв на радио, и я прислушался. Взял перерыв.

— Верно. И свободное время решил посвятить, конечно же, своим парням…

Ты плачешь. Скучаешь по мне, у тебя нет сил больше терпеть. Ты прыгаешь выше головы, а он и палец о палец не ударил, а теперь утешает тебя, небось и по спине похлопывает, словно собаку.

— Ладно, — соглашается Фил, — подпишу твой договор. Пойду на вечер кино, а потом займусь комодом, чтобы у тебя не было повода меня пилить.

Ты облегченно вздыхаешь. Наверное, обнимаешь его.

— Ну вот, — говоришь, — у нас получается.

Нет, черт подери, нет, никуда он не пойдет, для него этот договор ничего не значит; и он так яростно хватает пальто, что чуть не опрокидывает стул.

— Ладно, — говорит, — я отлучусь. Мне пора на собрание…

Он тобой манипулирует, Мэри Кей. Дает понять, что ты виновата в его зависимости, как и во всем остальном. И это чушь собачья. Ему повезло больше всех в мире.

Ты высмаркиваешься (наверняка в полотенце, потому что бумажных салфеток я на кухне не видел) и просишь у него прощения.

— Иногда мне кажется, Фил, что ты не замечаешь хорошего. Я имею в виду… Ты же знаешь, почему я выбрала такой фильм.

Он сопит и кряхтит. Много лет назад ты запала на него — Аланис Мориссетт скривилась бы от отвращения, потому что Фила, уж извини, привлекательным не назовешь, но я промолчу из вежливости. Это древняя история, и я тебя прощаю. Ты была молода и теперь выбиваешься из сил, пытаясь спасти свой скучный брак. Ты — настоящий боец и потому имеешь право на победу в своей битве. Я это признаю. Я это позволяю. Ведь мы с тобой даем друг другу дышать. Вот и сейчас ты отпускаешь Фила, чтобы он успел перед собранием зайти в магазин за отвертками, будто знаешь, что я дожидаюсь вашего ухода. Тебе пора возвращаться в библиотеку (ты сказала сотрудникам, что идешь выполнить кое-какие обязательства, а твой брак — одно сплошное обязательство), входная дверь захлопывается — вы оба наконец ушли.

Включаю свет, дышу… Что за новый мир открылся передо мной благодаря тебе, Мэри Кей! В старом мире я однажды забыл кружку с мочой — и оказался на краю пропасти, в Лос-Анджелесе. А в нашем мире я забрал стаканчик, и он из бумаги. Он распадется. Бейнбридж тоже сегодня радует, серое небо становится синим, и я в безопасности, в стаканчике нет мочи. Никогда не было. Там всего лишь кофе, и я выливаю его на влажную землю — она постоянно влажная — и выбрасываю стаканчик в мусорный бак, и наш с тобой мир мне нравится. Даже очень. Мне нравится белка, сидящая неподалеку, нравится женщина в спортивной куртке, нравится ее веселый черный лабрадор, и я сияю. Улыбаюсь от уха до уха и понимаю, почему все любят страшилки — такие истории разгоняют кровь. Когда хороший парень избегает неприятностей, оправдывая ваши ожидания, это означает, что впервые на несправедливой, умирающей планете хороший парень победил.

Чувствую прилив вдохновения. Пишу твоей крысе:

«Слушай, ко мне приехал старый друг. ТВОЙ БОЛЬШОЙ ФАНАТ. Мы на Док-стрит, и если вдруг здесь появится Фил Димарко… Ни на что не намекаю».

* * *

Два часа спустя сижу за столом для пикников в лесу у пристани, когда появляется крысиный драндулет. Он выходит из машины, самодовольный как никогда.

— Джей, — говорит он, — тебе сегодня повезло. Где твой приятель?

— Вот черт, — говорю я. — Надо было тебе написать. Мой друг умчался на свидание с какой-то цыпочкой, которую встретил в аэропорту.