Он указал на нее пальцем:

– Запрещаю тебе выходить из дому! Запрещаю на веки вечные!

Электра наконец-то рассмеялась. Она хохотала до тех пор, пока не впилась ровными белыми зубками в ржаной хлеб.

Тут Эрону еще кое-что пришло в голову:

– Послушай, я ведь похитил тебя! Я расстроил твою помолвку с герцогом! Почему же ты не зарезала меня этим кинжалом?

Тотчас перестав улыбаться, Электра прожевала и проглотила кусочек хлеба.

– Не знаю… – Она повертела в руке кинжал, и пламя заиграло на лезвии. – Лисандр дал мне его, уходя на войну. Я тогда была ровесницей Атти. Он сказал, что это на всякий случай – ведь его какое-то время не будет рядом и он не сможет меня защитить. Он всегда был мне ближе прочих братьев, хотя близнецы по возрасту почти мои ровесники… Но Сандр всегда был особенным. В нем не было ни бесшабашности близнецов, ни блестящего интеллекта Ориона, ни серьезности Дейда…

Лицо Электры смягчили приятные воспоминания. Она продолжила:

– Лисандр как никто умел смеяться – а еще умел быть добрым без всяких усилий, просто потому что любил, когда люди вокруг улыбаются. Он всегда был любимцем Айрис. Мы все знали это, и ничего не имели против. Ведь мы все тоже безумно его любили…

Честно говоря, Эрону трудно было в это поверить. Теперешний безжизненный Лисандр наполнял окружающее его пространство унынием, а отнюдь не радостью…

Черты лица Электры заострились:

– А потом он уехал. Я думаю, что он уехал на войну, спасаясь от безумия, царящего дома. Слишком много людей, еще больше мебели и книг, совсем нечем дышать… – Она горестно вздохнула. – Так что и в этом не обошлось без моей вины.

– Что? – Эрон приблизился и опустился подле нее на колени. – Что за чушь? Ты была тогда совсем ребенком – как можешь ты быть в ответе?

Электра подняла на него глаза, полные глубокой печали:

– Тебе доводилось совершать ошибку столь ужасную, столь непростительную, чтобы последствия ее всю жизнь преследовали тебя?

Эрон внутренне содрогнулся.

– Мне есть о чем сожалеть в жизни…

– В душе у меня царит вечный полумрак, словно все краски жизни выцвели… Я словно тень себя прежней.

Ее сине-зеленые глаза не отрываясь глядели на него. Лицо ее вдруг сделалось по-детски беззащитным, с нее будто вмиг слетела вся шелуха – сейчас перед ним был насмерть перепуганный ребенок, и сердце Эрона заныло. Как хотелось ему прежде, чтобы она отринула гордыню! Но теперь ему казалось, что он оторвал крылья у ангела…

«Довольно! Пусть крылья снова отрастут! И если я виноват в том, что это случилось, то нет мне прощения!»

– Что же такого ты совершила, в чем раскаиваешься по сей день?

– Во всем виновата я. Только я одна! И все произошло из-за меня… – Она сглотнула слезы и отвернулась. – Это я сожгла имение…

Последние слова Электра произнесла еле слышным шепотом, словно страшась выговорить их вслух.

– Ты… Что-о-о? Но ведь тогда ты была ребенком!

– Мне было пять лет, – тихим голосом произнесла Электра. – Вполне достаточно, чтобы все разрушить…

И Эрон вдруг начал хохотать. Он ничего не мог с собой поделать.

– Неужели вы, мисс Электра Уортингтон, возомнили себя всемогущей?

Он в изнеможении повалился на одеяло, смеясь неудержимо, пока не ощутил, что ее молчание подобно острому клинку, и это оружие вот-вот пронзит его грудь. Тогда он, все еще хихикая и сдерживаясь изо всех сил, ободряюще улыбнулся Электре:

– Всемогущая богиня Электра, покаравшая грешников в пятилетнем возрасте? Не считаешь, что это попахивает помешательством? Знаешь, когда мне было пять, я верил, что волны морские накатываются на берег по моему веленью… Но таковы все детишки.

Сев, он нежно взял в ладони ее лицо:

– Если за тобой в детстве плохо присматривали, ты не должна себя строго судить. Разве ты обвиняла Атти в том, что обрушилась книжная пещера и едва не погребла меня? А Блисс ты обвиняла в том, что повозка упала в реку с моста? – Он покачал головой. – Несчастья порой случаются сами собой…

Вдруг Электра сощурилась:

– И с девушкой по имени Амелия все тоже случилось само собой?

Эрон отпрянул:

– Об этом я не имею права говорить.

Но Электра была настойчива. Она не сводила с него глаз, мерцавших странным огнем.

– Я задам тебе три вопроса. – Она внимательно смотрела на него. – Неважно, скажешь ты мне правду или нет – я отлично умею распознавать ложь. Ведь у меня пятеро братьев…

Эрон вскочил:

– Чепуха!

– Как твое второе имя?

Эрон возвел глаза к сводчатому потолку беседки:

– Майкл. – Затем торжествующе посмотрел на собеседницу. – Это я все равно сказал бы тебе рано или поздно, так что ты понапрасну потратила первый вопрос.

Она лишь улыбнулась в ответ:

– Мои вопросы, как хочу, так и трачу! Итак, вопрос второй: Амелия Мастерсон тебя любила?

Эрон замер и отвел взгляд:

– Да. Отчаянно, всей душой.

В силу неких непонятных причин улыбка ее сделалась шире:

– Третий вопрос: у тебя есть брат?

Еле заметно дернувшись, Эрон бесстрастно взглянул ей в глаза:

– Нет.

Электра улыбнулась ему так ослепительно, что у Эрона перехватило дыхание.

– Блисс оказалась права во всем… Наверняка Дейд и не подумал порасспросить тебя о прошлом. Он прекрасно умеет распознавать ложь, но порой забывает, насколько причудливые сюрпризы время от времени преподносит жизнь.

– О чем ты? – нахмурился Эрон.

Она похлопала по одеялу, приглашая его присесть рядом с ней:

– Присядьте-ка, милорд. И позвольте мне кое-что поведать вам о вас.

Завороженный колдовским взглядом ее глаз, Эрон машинально сел. А когда она протянула ему хлеб с сыром, он столь же машинально принялся есть.

– Ты лорд Эрон Арбогаст, наследник графа Арбодина. В юности у тебя был друг. Вы с ним были ближе чем братья. Вот почему, когда ты правдиво ответил на мой третий вопрос, я все же заметила, что ты лжешь. Ведь ты в душе считаешь его братом…

Электра протянула ему бутыль, и Эрон сделал добрый глоток. А она продолжала:

– Амелия Мастерсон кого-то страстно любила, если верить досужей молве. Однако явно не тебя. Но ты неисправимый лжец – особенно когда носишь имя лорда Эрона! Подозреваю, что настоящий мистер Хейстингз, кто бы он ни был, тоже прекрасно владеет наукой лжи. Когда ты изображал Хейстингза, тебя куда сложнее было раскусить…

– Это мой слуга, – рассеянно отвечал Эрон, думая совсем о другом.