Отец семейства счастливо улыбнулся и приблизил сверток со своим сокровищем к лицу, желая разглядеть эту красную сморщенную мордашку поближе, а младенец в ответ сморщил свой носик.

– Андорион Алаид. Вот как тебя зовут, сынок.

Андорион широко раскрыл свой беззубый ротик, выставляя десны напоказ и Вельзевул воспринял это выражение, как согласие.

– Как моя супруга? – не отрываясь от созерцания наследника, спросил он акушерку.

Но вопреки ожиданиям ответа не услышал. Вскинул взгляд и увидел не самое обнадеживающее выражение. В этот момент сердце пропустило удар, а то и три подряд.

Женщина попятилась к дверям, но всё же попыталась ответить.

– Были осложнения из-за того, что ребенок крупный. Мы были вынуждены помочь ей родить, но это вышло не совсем… удачно.

Выражение лица Вельзевула было достаточно зверским, чтобы акушерка, растеряв всю кровь в лице юркнула в родильную комнату. Дракон осторожно передал сверток другу и уверенным шагом направился к жене. Сердце лихорадочно билось в груди, а дыхание стало неровным и поверхностным, потому что дракон боялся дышать. Но всё же он надеялся, что всё в порядке, а испуг на лице женщины, что сообщила ему эту жуткую новость был вызван чем-то иным.

Но вопреки надеждам, картина, что он увидел была душераздирающей.

Она лежала в постели, откинув голову назад. Лицо белее снежных шапок верийских гор, губы серые, без намека на цвет спелой вишни, что он так любил целовать, а синие любимые глаза закрыты. Но ногах, прикрытым толстым слоем белой марли, пропитанной алой кровью лежит… лежат. Нет, он не мог признать, что это внутренности собственной жены.

В глазах на краткий миг потемнело, но вовсе не от вида крови, нет. Он, как воин, просто не мог боятся столь естественной вещи. Будучи в боях, он умел убивать одним ударом меча, и беспощадно рвать противника когтями, а в облике дракона так вообще пережевать и выплюнуть. Но когда ты видишь истерзанное тело любимой женщины и ничем не можешь ей помочь, тут невольно становится плохо.

– Она жива? – последнее, что он видел до того, как упал в глубокий обморок, был перепуганный взгляд лекаря, что держал в руках иглу и нить странного вида. Вельзевулу показалось, что он отрицательно мотнул головой…

*****

Вельзевул открыл глаза. Очередное утро не принесло радости. Это он понял, когда протянул руку на пустую половину кровати. Её не было. Не было рядом той, с кем он прожил так недолго. Не было той, которая подарила ему пятерых чудесных шалопаев, и, если честно Вель тоже не хотел жить, но жил ради детей, понимая, что он единственный в этом мире, кто сможет их уберечь и воспитать.

Мир для него потерял краски, лишь на миг открывая блеклый свет радуги, когда он смотрел на дочерей, так похожих на Саву. Маленькие копии имели прелестный характер своей мамы, живой и оптимистичный. Пожалуй, это давало Велю гораздо больше, чем он мог иметь после её смерти. А сын? Маленький лучик счастья, чьи ручки он целует сотню раз на дню, благодаря все высшие силы, что он появился на свет здоровым… Обвинять его в том, что он виноват в смерти Савы? Нет! Нет, конечно. Во всем виноват только он. Он и никто больше. Он точно знал, что лекари тогда сделали всё, что могли. Не видел, но знал, потому что Торн Алакири и Сол Алаид провели тщательное расследование этой смерти. И если бы были другие виноватые… в общем, таковых не нашлось. И он ни за что и никогда не обвинит новорожденного сына в этой смерти.

Вельзевул чах и старел с каждым днем. Тоска не просто его медленно сжигала, она стремительно его пожирала. Торн Алакири пытался вытащить его из этого состояния, каждый день куда-нибудь его вёл, но Велю было всё равно. С работы он спешил домой, чтобы прикоснуться к предметам, которые держала в руках она. Он только этим теперь и дышал.

Мог ли подумать, что когда-нибудь будет жить без неё? Даже в голову не приходило. Было так больно и тоскливо, от того, что он не видел блеска её глаз, не мог поцеловать вишневые губы, что спели только для него. Он понимал, что когда-нибудь эта боль притупится, но сейчас страдал в полной мере. Он не хотел её забывать. Хотел помнить каждый прожитий с нею день, каждую улыбку и каверзу, что так любила устраивать эта неуклюжая женщина.

Вель вздохнул полной грудью аромат диких роз, что так бережно выращивали его девочки. Небольшой закуток в саду, где они вдвоём так любили уединяться. И если закрыть глаза, можно в полной мере ощутить её присутствие рядом.

Тихий шелест тёплого ветра, бередящий душу запах…

– Ве-е-е-ель. – шепот на ухо, как она делала, когда пыталась разбудить.

Он вздрогнул, открыл глаза, но никого не увидел, лишь что-то светлое мелькнуло в кустах. Он сорвался с места, надеясь увидеть призрак любимой или что там может быть.

– Савайа!

– Ве-е-е-ель… – Она ускользала от него. Он точно знал, что это она. Её голос. Её волосы мелькнули из-за дерева. – Веля-я-а-а-а. – Вот уже её фигурка в ночной сорочке бежит вперёд, но он почему-то никак не может её догнать.

Сердце неистово грохотало в груди, он рванул вперёд, но ухватил её за руку, а затем и вовсе крепко сжал такое любимое тело в объятиях.

Живое тело! Теплое и мягкое!

И только после этого открыл глаза, чувствуя, как подрагивают от смеха плечи супруги.

– Всё хорошо, Любимый. Это был просто плохой сон. Ты уже видел Андориона? Прелесть правда? – Щебетала супруга, пытаясь вырваться из объятий и взглянуть в его лицо. Но он не мог позволить ей этого сделать, потому что сейчас, плакал от счастья, как мальчишка. – Мне сказали ты ворвался в родильную комнату и ничего не поняв грохнулся в обморок. Это правда?

Судорожно вздохнув, он ещё крепче её сжал. Не отпустит. Никогда не отпустит. И пусть весь мир катится к чертям собачьим!