Внутри «Зотова», названного в честь министра пищевой промышленности, теперь модно старилась кортеновская сталь, объемы выделял перфорированный алюминий, больнично-белым светили энергосберегающие лампы, алел оригинальной кладкой законсервированный кирпич.

В этих стенах проходила выставка о Густаве Клуцисе, человеке, о котором я слышал в первый раз. Выставка расположилась на третьем этаже цилиндрического здания, на четвертом, в кинотеатре, показывали редкие кадры уцелевшей кинохроники о его творчестве. Как гласила аннотация на входе, художник прославился созданием «радио-ораторов», пропагандистских медиаинсталляций раннего СССР, а еще был одним из родоначальников фотомонтажа, учеником Малевича, латышским стрелком и одно время – охранником Ленина в Смольном. Что, впрочем, не помогло, расстрелян в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, вероятно, на Бутовском полигоне.

Мы сидели в засаде на третьем этаже, будучи уверенными, что на четвертом никто не появится, там просто не было оригинальных экспонатов. От его творчества вообще мало что сохранилось: что-то было в собрании Третьяковки, отдельные чертежи и рисунки еще можно было увидеть в Латвии, несколько работ в Нью-Йорке.

«Радио-оратор», «экран-трибуна» и «вращающаяся информационная установка», впечатляющие девайсы для начала тридцатых, дошли до нас лишь на чертежах и визуализациях. Несколько картин и фотоколлажей были представлены в виде репродукций. Парочка оригиналов из Третьяковки каким-то чудом попала в «Зотов». Среди них в центре зала – наиболее известная его работа «Красный человек». Холст, масло, нагромождение геометрических фигур красно-бурых оттенков. Я был уверен, что таинственный вандал придет за ним.

Для засады я выделил себе местечко у перфорированной металлической стенки, отгораживавшей техническую зону: сквозь мелкие дырочки можно было легко видеть, что происходит в зале. Агата же располагалась у входа, приютившись под тумбой билетера. Зашедшего в зал преступника мы бы отрезали от выхода и с тыла, и с флангов. Оставалось ждать. Так мы провели две ночи.

На утро второго дня, измученный отсутствием сна и потреблением литров кофе, я предложил Агате рассмотреть вариант, что наша шиза – это просто шиза и мы настроили сложных логических конструкций вокруг притянутых за уши фактов. Она предложила подождать еще одну, последнюю, ночь, перед тем как сдаться.

На третью ночь, как в «Вие», панночка пришла. Дело шло к утру, у меня уже слипались глаза, когда я услышал на лестнице тихие шажки. Сон как рукой сняло, и я стал напряженно вглядываться сквозь дырки в сторону входа. Оттуда в комнату грациозно вплывала высокая женская фигура. Мне было плохо видно, кто это, но блеск металлического предмета в руке я разгадал безошибочно. Фигура ускорилась и направилась к «Красному человеку». Тут-то я и выскочил из-за своей ширмы с пистолетом:

– Руки вверх, нож на пол!

Женщина развернулась и побежала, и тут я на пару секунд ослеп.

– Не так быстро, милочка, – донесся голос Агаты.

Умничка, включила свет, перегородила выход, как договаривались.

Когда ко мне вернулось зрение, она держала на прицеле ночную гостью, уже выкинувшую нож на пол. Я приблизился и обошел ее по часовой стрелке, встав рядом с Агатой. Ага, длинные пальцы, острые уши, маленькие рожки, под одеждой, возможно, крылышки, блядские глаза. Суккуба. Первый испуг у нее уже прошел, сменившись кривой ухмылкой.

– Судя по тому, что вы меня видите, имею честь повидаться с МПД? – она издевательски поклонилась. – Лилит.

Я кивнул:

– Попалась. А я Иван Иванов.

– Что «попалась»? – «Лилит» захихикала. – Какое правило Пакта я нарушила, красавчик? Пересекла границы? Может, вмешалась в политические процессы?

– Строго говоря, ты вмешалась в социальные процессы, – ответила Агата.

– Я? А ты попробуй докажи. Кому повредило, что я порвала какие-то бумажки? До-о-олго будешь доказывать. А навредишь мне – вам же хуже. Особенно со всем, что сейчас происходит. Вас скоро на улицах начнут живьем рвать.

Мы в замешательстве замолчали. Такое развитие событий как-то не входило в планы, формально она действительно не нарушала Пакт.

– Так, девушка, – либо ты нам объясняешь мотивы, либо мы тебя арестовываем, – рявкнула Агата. – Проведешь несколько суток в нашем незабываемом обществе.

– Мне сто пятьдесят. Но за «девушку» спасибо. А мотивы у меня личные. Я на ваши запугивания не куплюсь.

Я заебанно посмотрел на нее:

– Я из-за тебя пару десятков книжек про авангард прочитал. Скоро лекции о нем смогу вести. Зачем это все вредительство? Как ты связана с Южным?

При упоминании фамилии поэта суккуба побагровела в лице, зашипела, выпустила когти и побежала в сторону «Красного человека».

В ушах вдруг прогремело, это Агата спустила курок. Пуля вошла в ляжку «Лилит», которая теперь корчилась на полу, зажав ногу, в паре метров от картины. Агата рывком подскочила к ней и схватила за волосы, приставив пистолет к горлу.

– А вот это уже могло было быть расценено как нарушение Пакта. Коготки достала, значит, готовила нападение на сотрудника. Я пристрелила тебя ради самозащиты.

– Сучка!

– Агата, отпусти ее, – я взял раскладной стул билетерши и потащил его к валяющейся суккубе.

Все это высокое искусство мне безумно надоело.

Игнатова отпустила шипящую от боли и гнева дамочку и отошла на пару метров, продолжая держать ее на прицеле.

Я принес стул, поставил его напротив «Лилит» и направил пистолет ей в лицо.

– Знаешь, ты права. Тронем тебя, проблем не оберемся. Формально не за что. А тут еще моя напарница психанула и выстрелила в тебя. Действительно, замучаемся доказывать, кто был виноват. Обстановка, опять же, политическая. Так что нам легче будет тебя просто пристрелить и избавиться от тела. Как думаешь, Агата?

На лицах обеих промелькнуло изумление. У «Лилит» с нотками страха.

– Может, все-таки задержим ее?

– А зачем? Тут стройка рядом, в котлован ее закинем, завтра бетоном зальют.

– Ну хорошо-хорошо! – завизжала суккуба. – Расскажу вам все! Только отпустите!

Я сделал рукой ленивый жест продолжать.

– Денис, – она погрустнела. Если б они могли плакать, я бы решил, что глаза ее увлажнились. – Я была очень молода. Денис стал моей единственной любовью.

– Что ты гонишь.

– Нет, правда. У нас раз в жизни может случиться любовь. Мало у кого, но случается. Я попала в их число. Я была молода, он молод. Мы любили, я вдохновляла его, он посвящал мне стихи, называл своей розой. А они его травили, не принимали! – ее голос наполнился злыми интонациями. – Все эти Ларионовы, Родченко! Ничтожества! Не стоили и грамма его таланта! А потом он поссорился с этим Клуцисом. Вот это самый гнида. В личной охране Ленина состоял. Он задействовал свои политические связи. Дениса затравили, и ему пришлось эмигрировать.

Она замолчала. Мы с интересом ждали продолжения.

– А знаете, что самое ужасное? Он же человек, не знал, кто я