– Я говорил с монахиней, которая ухаживает за ней.Священник ушел домой немного передохнуть. Но сестра Евгения – так,кажется? – говорит, что у девочки нет ни единой родной души на всем беломсвете. Сестра сказала еще, что девушка очень хороша собой, хотя трудно сейчассудить… Специалист по пластической хирургии виртуозно заштопал ей лицо иуверяет, что она будет выглядеть по-прежнему. Но всех сейчас волнует большевсего ее голова…

Вешая трубку, Чарльз ощущал дурноту. Это было слишкомстрашно. И как случилось так, что девочка совсем одинока? Как можно бытьсовершенно одинокой в двадцать два года? Это звучало для него сущейбессмыслицей. Похоже, близкими для нее людьми были лишь священник да монахиня.С трудом верилось, что никого больше у нее нет. Но может быть, так оно и есть…

Он просидел за столом примерно еще час, пытаясь работать, ноу него ничего не выходило, все валилось из рук. Вот наконец он понял, чтобольше не может…

В семь часов вечера он взял такси до Белльвю и направился вприемный покой больницы. Сестра Евгения к тому времени уже ушла, хотя время отвремени звонила и справлялась о состоянии Грейс, а отец Тим сказал, что будеттем же вечером, но чуть позже – у него было много дел в приюте. С девушкой былилишь сиделки, и в ее состоянии ничего не переменилось с самого утра.

Чарльз присел на стул подле больной – он не верил своимглазам. Что сталось с ней? Ее нельзя было бы узнать, если бы не длинные тонкиепальцы. Он держал ее руку в своей и нежно поглаживал.

– Привет, Грейс, я пришел повидать тебя. – Онговорил тихо, чтобы никого не потревожить, но произносить что-то казалось емунеобходимым. Может быть, она все-таки слышит его, хотя в ее состоянии это быловесьма сомнительно. – Ты поправишься, непременно поправишься… и не забудьпро обед в ресторане «21». Я сам отвезу тебя туда, если ты будешь умницей ибыстро выздоровеешь… и знаешь, было бы здорово, если бы ты открыла глаза… а томне как-то неловко… открой глазки… ну же, Грейс… открой глаза…

Он еще долго тихонько говорил с ней, и в тот самый момент,когда собрался было уходить, он заметил, что веки девушки дрогнули. Он тотчасже позвал сиделок. Сердце его бешено колотилось. Она должна выжить – это длянего безумно важно! Чарльз всем сердцем желал, чтобы она жила! Он едва зналдевушку, но для него невыносимо было бы потерять ее.

– По-моему, у нее веки подрагивают, – объяснил онсиделкам.

– Наверное, просто рефлекс, – сочувственноулыбаясь, ответила сиделка. Но тут движение век повторилось, и сиделкапосерьезнела.

– Ну, еще разок, Грейс! – тихо сказалЧарльз. – Постарайся! Я знаю, ты можешь. Да, можешь!

И она послушалась. Потом на мгновение открыла глаза, нототчас же застонала и смежила веки. Чарльзу хотелось кричать от радости.

– А это что означает? – спросил он у медсестры.

– Она приходит в себя. – Сестра улыбнулась. –Пойду позову доктора.

– Это было великолепно, Грейс, – похвалил ондевушку, гладя ее пальцы и моля Бога, чтобы она вернулась к жизни – просточтобы доказать, что она способна и на это, и чтобы оставить с носом подонка,желавшего ее смерти… – Ну давай, Грейс… не можешь же ты просто вот так лежать испать… у нас с тобой много работы… как насчет того письма, которое ты обещаладля меня перепечатать? – Он уже нес полную околесицу и чуть не заплакал,увидев, что она шевельнулась, открыла глаза и устремила на него неподвижныйвзгляд.

– Какое… письмо? – Она с трудом разлепилараспухшие синие губы. Потом глаза ее снова закрылись, и на этот раз Чарльззаплакал по-настоящему. Слезы градом катились по его щекам. Она услышала его! Ктому времени как пришел врач, Чарльз уже овладел собой и внятно объяснил, чтопроизошло. Девушке тотчас же сделали повторную электроэнцефалограмму – мозгпонемногу оживал, реакции были почти нормальными. Грейс отвернулась, когда врачпопытался посветить ей в глаза фонариком, а когда до нее дотронулись, тосначала застонала, а потом отрывисто вскрикнула. Ей было невыносимо больно, ноэто весьма обнадеживало врачей. Теперь она будет страдать физически, пройдетпоследовательно все стадии выздоровления и встанет на ноги.

Настала полночь, но Чарльз все еще был с ней – он не могзаставить себя уйти. По крайней мере теперь было ясно, что мозг не пострадал.Разумеется, ее будут еще обследовать, ища скрытые повреждения. Но похоже было,что опасность миновала.

Сразу после полуночи пришел отец Тим – он вошел в палату иуслышал, как врач говорит Чарльзу о том, что прогноз теперь весьмаутешительный. Потом они вдвоем вышли в вестибюль, чтобы поговорить. Медсестракак раз в это время делала Грейс укол обезболивающего. От множественных травмона страдала невыносимо, к тому же болели послеоперационные швы.

– Хвала Господу, теперь девочка выкарабкается, –счастливо улыбаясь, сказал отец Тим. Он молился за нее целый день и отслужилдве заздравные мессы. А ночью все монахини возносили молитвы о ее здоровье.

– Что за потрясающая девушка!

Сэма Джонса поймали накануне и предъявили ему обвинение взверском убийстве жены и детей, а также в покушении на жизнь Грейс Адамс. Он неотпирался – просто заявил, что она была первой, кто тем вечером выходил издверей приюта, и он решил, что она – источник всех его несчастий. – Вы ипредставить себе не можете, сколько она Для нас сделала, мистер Маккензи. Онавоистину святая.

– А почему она это делает? – Чарльз был озадачен. Онисидели рядышком и пили кофе, ощущая себя родными братьями – настолько счастливыбыли оба в этот момент.

– Думаю, есть многое в жизни, о чем никто из нас и недогадывается, – тихо промолвил отец Тим. – Я уверен, что жизнь этих несчастныхочень хорошо ей знакома. Полагаю, девушка много выстрадала за свою короткуюжизнь и теперь жаждет помочь другим. Она стала бы великолепноймонахиней! – усмехнулся священник, но Чарльз погрозил ему пальцем.

– Вы не посмеете! Она должна выйти замуж, рожать детей.

– Не уверен, что это будет, – начистоту отвечалотец Тим. – Мне кажется, не этого она хочет – я говорю совершенно честно.Видите ли, люди, много страдавшие, иногда возвращаются к нормальной жизни – воткак она, но некоторые так никогда уже и не могут до конца поверить людям.Думаю, история Грейс – это чудо. Ведь она с таким жаром отдает себя другим.Может быть, требовать от нее большего – это слишком много.

– Но если она в состоянии отдавать себя людям, то ужсобственному мужу…

– Это намного труднее, – философски улыбнулся отецТим и вдруг решился приоткрыть завесу тайны. Может быть, теперь Чарльз лучшепоймет его. – Она отчаянно боялась ехать с вами в Калифорнию. И теперьбесконечно благодарна вам за то, что вы не обидели ее, не воспользовались ею…

– Не воспользовался ею? Как это понимать?

– Полагаю, она вытерпела много боли за свою жизнь. Самизнаете, многие мужчины ведут себя грязно. Мы видим это каждый день. Мнекажется, она ожидала, что вы непременно поступите с ней… неподобающим образом.