На сей раз это оказался разворот столичной газеты – толстой,цветной, популярной, умеренно желтой. Вот тут уж Смолин читал гораздовнимательнее, а закончив, выругался про себя не в пример смачнее иэмоциональнее.

Это было поопаснее. Те же самые россказни о злокозненнойшантарской антикварной мафии – но поданные не в пример изящнее изавлекательнее, хорошим стилем изложенные, борзым пером. Высший пилотаж, чтоназывается: ничего не утверждается прямо, но у читателя непременно останетсявпечатление (у неискушенного, понятно), что во глубине сибирских руд окопаласьшайка криминальных монстров, которые цинично торгуют редчайшими, дорогущими,раритетными предметами, сделавшими бы честь Эрмитажу – а также опять-такипокушаются на святое, ради пригоршни звонкой монеты продавая славные боевые итрудовые награды отцов и дедов…

– Для справки, – сказал Смолин. – За границейдаже современными наградами разрешено торговать без малейших юридическихзакавык. Если человек хочет продать свою или отцовскую медаль, это его личноедело.

– А может, во всем, что наград касается, сермяжнаяправда все же есть? – спросила Инга. – Правы они, а? – онакивнула на лежащие на столе обличительные статейки.

– А вот давайте рассуждать логично, – хитроприщурился Смолин. – Грешно торговать боевыми и трудовыми наградами СССР инынешней России, потому что они, высокопарно выражаясь, символизируют боевую итрудовую славу? Так? Но вот скажите мне в таком случае, почему данный запрет некасается царских наград, которыми можно торговать средь бела дня на любом углухоть ведрами? Что, за ними нет ратной славы? Да навалом! Ну тогда объясните вымне внятно и убедительно: почему запрещено продавать боевой орден девяноста летот роду… а совершенно такой же знак ратной славы, но возрастом в девяносто одингод, можно продавать невозбранно? Можете объяснить?

– Нет, – честно призналась Инга.

– Не огорчайтесь, – сказал Смолин, разливая порюмкам. – Никто не может. Знаете, в чем тут дурная пикантность?Георгиевский крест и орден Боевого Красного Знамени сплошь и рядом могутпринадлежать одному и тому же человеку – масса примеров. Был у вас дедушка… ахнет, учитывая ваши юные года, скорее уж прадедушка. В царские времена заслужилГеоргия, потом пошел в Красную армию и получил там, условно говоря, БоевоеКрасное Знамя. Крест вы можете продать, как уже говорилось, совершенно свободно– а вот за Знамя вас самый гуманный в мире суд так вздрючит… А ведь онипринадлежали одному и тому же человеку, славою покрытому, только не убитому…Как вам такие казусы?

– Сюрреализм какой-то, – поежилась Инга.

– Может быть, – сказал Смолин. – Только мы вэтом сюрреализме варимся всю сознательную жизнь… и кое-кто, не исключая иных изздесь присутствующих, и по зонам пошатался исключительно за то, что во всемцивилизованном мире считается совершенно безобидным, приличным деянием…Теперь-то хоть понимаете, красавица, в какой театр абсурда вас занесло? Вотони, темы, их тут вороха…

– А что, я напишу! – сказала Инга с хмельнымвоодушевлением.

– И ничего не изменится… – сказал Смолин. –Дедушка старый, дедушка лучше знает жизнь на грешной земле…

– Ну уж, так ничего и нельзя изменить… Что вы на менятак смотрите?

– Прикидываю, что пора вам такси вызывать, милаяИнга, – сказал Смолин. – Самое время.

– Да вовсе я не пьяная…

– Согласен, – сказал Смолин. – Вот только выуже на грани… точнее, не вы, а мы. Лучше бы вам домой, к папе с мамой…

– Я только с мамой живу.

– Значит, к маме, – сказал Смолин. – Времяпозднее, места уединенные, а я – не джентльмен, честно вам говорю. У меня всереакции нормального мужика…

– Приставать будете? – осведомилась она тоном, вкотором прослеживалась некая игривость.

Смолин встал, сделал два шага, остановился над ней и сказалсерьезно:

– Приставать не буду. «Приставание», по моему глубокомуубеждению, – пошлый и жалкий процесс: потный и резкий мужик глупосуетится, хватает девицу за коленки, глупости несет… А вот предпринятьчего-нибудь могу… особенно если мы еще хватим. Хотел бы я посмотреть на мужика,который в данной ситуации так ничего и не предпримет… да на вас глядя, зубысводит у любого нормального…

Инга медленно встала, и они оказались лицом к лицу. Смолин,глядя ей в глаза, двумя пальцами убрал прядку со щеки, погладил по щеке тыльнойстороной ладони – а она придвинулась вплотную, так что обнимать следовало смело.Ну, он и обнял. И все получилось прекрасно, Инга, правда, чуточкусопротивлялась время от времени – но исключительно порядка ради, дабы событияне летели аллюром…

Тихонечко выбравшись на рассвете из постели так, чтобы неразбудить безмятежно спавшую Ингу, Смолин первым делом с превеликимудовольствием посетил туалет. Особых алкогольных излишеств вчера ненаблюдалось, так что голова, в общем, не болела и во рту не чувствовалосьследов пресловутого ночлега эскадрона. Блаженно зевнув и почесав голое пузо,он, как обычно, первым делом взял со стола телефон, чтобы глянуть, как тамобстоит дело с рубрикой «Вам звонили».

Интересные получались дела. Судя по прекрасно известнымномерам, вчера, поздней ночью, дважды звонил Шевалье (хотя такое ему было несвойственно), а вот Шварц, тот тоже проявил необычную напористость: с полуночидо трех звонил шесть раз, а с шести утра – еще четырежды. Прежде такого,честно, не случалось, и Смолин даже забеспокоился чуточку: стряслось нечтонепредвиденно-жуткое?

На цыпочках спустившись на первый этаж, он свернул вгостиную, плотно притворил за собой дверь и набрал Шварца. Тот откликнулсяпосле второго гудка.

– Случилось что-нибудь? – спросил Смолин, пребывавшийв самых трудноописуемых чувствах.

– У нас-то ничего, – ответил Шварцзагадочно. – А вот ежели вообще, тогда да… Выходи.

– Куда? – тупо спросил Смолин.

– На улку! – хохотнул Шварц. – Я уж полчасакак торчу у калитки, ежели ты, босс, еще не понял…

Метнувшись к окну, Смолин распахнул занавески. И точно – узеленого металлического заборчика, ограждавшего крохотный палисадник, стоялачерная «целика» Шварца с ним самим, понятное дело, внутри.

Смолин так и направился во двор, как был – босиком, голый попояс, в мятых тренировочных штанах, что в его патриархальном районе было вещьюобыденной: деревня, если разобраться…

Разумеется, примчалась Катька, начала с азартным пискомпрыгать то вокруг него, то на него. Успокаивая малолетку то грозным шипением,то ласковым увещеванием, Смолин добрался до калитки и не без труда в неепротиснулся, отпихивая Катьку босой ногой. Обошел машину, распахнул дверцу иплюхнулся на пассажирское сиденье.

– Интересные дела, босс, – сказал Шварц, не тратявремени на приветствия. – Я вчера в десять вечера поехал к нашемуботанику, как ты и велел, хотел вежливо пригласить на разговорчик…