Если бы я провела свои последние несколько минут дома, глядя из окна гостиной на подъездную дорожку, а не была занята распутыванием свалявшихся в узлы собственных волос, я, возможно, и заметила бы некий черный SUV, стоявший на противоположной стороне улицы с включенным двигателем и извергавший изрядные клубы выхлопных газов.

Но я в окно не смотрела. А когда я выхожу из задней двери, сажусь в машину и завожу ее, становится слишком поздно. Почтальон Дэл со своей сумкой на плече уже успел подняться на крыльцо и держит в руках ключ от нашего почтового ящика. Дэл машет мне, и я машу ему в ответ, повернувшись к заднему окну «Хонды».

Осознание происходящего обрушивается на меня неожиданно с силой мощной приливной волны: ключи, конверт, Дэл, заглядывавший вчера в глубь нашего почтового ящика и заметивший там некий одинокий конверт, Шэрон, предупреждавшая меня насчет существования некой подпольной организации, где Дэл является связным… и, наконец, слова Патрика после того, как он вчера вечером рассказал мне, что сделала с собой Оливия Кинг, когда, спрятавшись в спальне с диктофоном, включила его на бесконечное громкое повторение собственных слов…

«Мы делаем все, что в наших силах». Вот что сказал тогда Патрик.

И теперь наконец-то все совпадает; все точки над «i» расставлены, и я обретаю то единственно возможное объяснение происходящему, которое меня и пугает, и, как ни странно, приносит мне некое успокоение: Патрик работает не на правительство и не на президента. Он работает против них.

Я даю задний ход и, поравнявшись с крыльцом, наполовину высовываюсь из окошка машины. Дэл уже открыл почтовый ящик и вынул конверт, старательно загораживая его руками и от улицы, и от камеры над входной дверью. Так что поздно кричать: «Стой! Не открывай ящик!»

А он, прижимая конверт к груди, быстро прячет его в почтовую сумку и начинает запирать почтовый ящик. Занятый этим, он так и не услышит, как По, бесшумно ступая, пройдет по подъездной дорожке, поднимется на крыльцо и остановится у него за спиной. Он не услышит тихого щелчка и пения черного электрошокера, когда По своей мощной ручищей слегка ткнет его шокером под ребра и прижмет свое оружие к голове Дэла, нанеся ему двойной удар электричеством.

Затем, словно только что меня заметив, По поворачивается в мою сторону и машет рукой в сторону подъездной дорожки, словно говоря: «Все, цирк окончен, а теперь поскорей уезжай. Смотреть тут больше не на что».

И сразу из той черной машины выскакивают еще двое мужчин и, подбежав к нашему дому, подхватывают Дэла под мышки и волокут, точно тряпичную куклу, по ступенькам крыльца, по дорожке и запихивают его на заднее сиденье, а я по-прежнему стою на месте и беспомощно жду, что вот сейчас По позвонит в нашу дверь и сделает то же самое с Патриком.

Но ничего подобного он не делает. Он неторопливо идет прочь от нашего дома и тоже садится, сложившись чуть ли не пополам, на заднее сиденье черного SUV рядом с бесчувственным Дэлом. А потом ждет, когда я наконец оттуда уберусь. Я трогаюсь с места, и страшная черная машина тоже выезжает из «кармана» на противоположной стороне улицы и неотступно следует за моей «Хондой» вплоть до Коннектикут-авеню, где наконец сворачивает и едет куда-то в южном направлении. Мне тут же приходит в голову мысль: а не развернуться ли, не поехать ли прямиком на ферму Реев, чтобы рассказать Шэрон о случившемся и предупредить ее, чтобы она вела себя осторожно? Но я почти сразу понимаю, что мне этого делать не следует. Что меня тут же поймают. К тому же наверняка уже слишком поздно предупреждать Шэрон. И потом – хотя это, конечно, сущая ерунда по сравнению со всем остальным, – Морган задаст мне перцу за то, что я в очередной раз опоздала на работу.

Виляя между машинами в плотном утреннем трафике, я перебираю в памяти события этого утра. По, должно быть, думает, что тот конверт все время был у Дэла и он еще только собирался кому-то его передать, причем, возможно, по совершенно иному адресу.

Я, увы, отнюдь не обладаю эйдетической образной памятью, зато зрительная память у меня отличная, и я моментально запоминаю любой текст. В своей прошлой жизни – а может, и в жизни будущей, если, конечно, я вновь обрету доступ к книгам, – я запросто смогу быть, например, неплохим издателем. И дело не в том, что я сама способна написать нечто не слишком дерьмовое; просто я всегда сразу вижу любые ошибки, повторы и опечатки. Вот и сейчас, виляя в потоке машин и стремясь как можно скорее повидаться с Лоренцо и Лин, я мысленно продолжаю вылавливать те ошибки, что были допущены в оформлении документов из «красного» и «золотого» пакетов, находившихся в том конверте, и понимаю, что эти ошибки однотипны, как близнецы.

Но мысль об этих однотипных ошибках далеко не единственная из тех, что крутятся сейчас в моем мозгу, точно ошалевшие хомяки в беличьем колесе. Дело в том, что сама природа этих трех, столь отчетливо разграниченных команд, по сути дела повторяющих работу друг друга, не должна вроде бы заслуживать классификационного секретного статуса. Собственно, работа моей команды никогда и не была засекречена, а если и была, то наш президент сам же ее и рассекретил три дня назад на пресс-конференции.

Я ставлю «Хонду» на отведенное мне место между «Мустангом» Лоренцо и тем пустым прямоугольником, где должна была бы стоять умненькая машинка Лин, но ее там почему-то нет. Я замечаю, как от дверей здания мне машет рукой какой-то солдат, требуя, чтобы я немедленно прошла через пункт проверки. Для начала он берет мою сумку и кладет ее на транспортер, ползущий сквозь рентгеновское устройство.

– Это еще зачем? – спрашиваю я.

– Новая процедура досмотра, – отвечает солдат, не сводя с меня глаз. На сей раз у него на лице улыбки нет, и он не желает мне весело «Удачного дня!»; я вижу только его глаза, превратившиеся в щелки и бдительно наблюдающие за мной из-под козырька бейсболки, когда забираю свою сумку и направляюсь к лифтам, возле которых уже стоит Морган, грозно скрестив руки на груди и явно поджидая меня.

– Вы опять опоздали, – недовольно замечает он.

– Я всю ночь работала, – с легкостью вру я и вхожу в прибывшую кабину лифта. Морган входит за мной следом и нудным голосом продолжает:

– Вам не полагается брать работу домой, Джин. Или вы уже забыли это простое правило?

Я резко оборачиваюсь к нему. В эту минуту мне жаль, что я не надела какие-нибудь туфли на высоком каблуке вместо своих удобных сандалий – разговаривая с этим ублюдком, я бы с удовольствием смотрела на него сверху вниз. Но и сейчас наши глаза находятся практически на одном уровне, хоть я и в сандалиях на плоской подошве.

– Нет, не забыла, Морган. Я никогда ничего не забываю. Но дело в том, что мозг у меня весьма активный, работающий, и если вы не хотите, чтобы я и свои мозги оставляла запертыми в вашей гребаной лаборатории, то отвяжитесь от меня со своими убогими нотациями, жалкий вы мудак, и дайте, наконец, спокойно заниматься делом.

– Я не допущу, чтобы со мной разговаривали в таком тоне! – возмущенно заявляет он.