Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В животе Наны вспыхнула жаркая волна, дыхание участилось, а глаза наполнились слезами чистой ярости.
— Что вы с ней делаете? — крикнула она изо всех сил.
Мужчины удивленно переглянулись — появление старухи показалось им забавным.
— Вали отсюда, старая шлюха, — со смехом ответил один. — Или ты тоже хочешь поразвлечься? — спросил он, почесывая гениталии.
Нану била дрожь. Не задумываясь ни на мгновение, она двинулась прямо на них. Палка выскользнула из дрожащих пальцев, но она, пошатываясь, шагала вперед. Ее охватили ярость и ненависть, которые в последний раз она испытывала очень давно — в ту далекую ураганную ночь.
Один из мужчин нагло хохотнул и двинулся ей навстречу, раскинув руки, словно собираясь ее поймать. Нана сжала правый кулак и изо всех сил ударила им в грудь мужчины. Но удар получился слабый. Опередив ее, мужчина перехватил ее руки, заставив отступить в сторону умывальников. Он сжимал ее запястья без всяких усилий, как будто они танцевали вальс. Нана заплакала от ненависти. Слезы вины и беспомощности обжигали ей кожу ядом; она изо всех сил сопротивлялась мужчине, который смеялся и отводил ее кулаки почти бережно, как будто не желая причинить ей вред, и это заставляло ее еще острее чувствовать свое унижение. Наконец он прижал ее к двери и пробормотал на ухо:
— Убирайся, старуха, я не хочу тебя обижать; ты напоминаешь мне мою бабулю.
Силы покинули Нану. Ее плечи горели в неудачной попытке сдержать дикаря, ноги дрожали от страха, запястья болели, зажатые огромными ручищами, а стоны женщины, чьего лица она не видела, казалось, стали громче. Плач Наны и невидимой жертвы слился в один. Когда сил у Наны совсем не осталось, она застонала, и мужчина наконец выпустил ее руки — они бессильно упали у нее по бокам. Она ненавидела свое дряхлое тело, неуклюжее и бесполезное, в котором обитали лишь ярость и ненависть. Подняла взгляд на мужчину, который по-прежнему смотрел на нее беззаботно, почти с жалостью, и вся ненависть, вся обида и злость собрались у нее во рту и хлынули наружу адским и яростным потоком:
— Будь ты проклят. Я проклинаю тебя и этих негодяев во имя твоей бабушки, твоей матери, во имя всех женщин, которые лежат в твоей семейной могиле! — крикнула она, подняла руку и указала на него пальцем. — Будь ты проклят навеки, чтобы тебе никогда не видеть света, чтобы семя твое сгнило внутри тебя, чтобы ты не знал покоя.
Лицо мужчины потемнело. Нана не умолкала. Улыбка стерлась с его лица, он сжал губы и покачал головой.
— Что ты несешь, чертова ведьма? — растерянно воскликнул он; в его голосе уже не чувствовалось и следа превосходства, которое было там минуту назад.
— Я проклинаю тебя! — продолжала Нана с еще большим презрением, обращая в слова всю свою ярость и всю свою боль, и чем больше он трусил, тем ярче разгоралась ее ненависть.
— Заткнись! — чуть ли не взмолился парень.
Нана вдохнула побольше воздуха, вытянула шею и заглянула ему в глаза.
— Теперь ты проклят, — прошипела она.
Мужчина явно был напуган: его дыхание участилось, а глаза вылезли из орбит. Вне себя от адреналина, он поднял кулак и замахнулся Нане в лицо.
В этот момент погас свет.
Нана почувствовала колебание воздуха, возле уха раздался грохот — это кулак врезался в дверь у нее за спиной. Ноги у нее подкосились, и она сползла на пол. Затем встала на четвереньки и скользнула почти бесчувственными пальцами по краю качающейся двери. Толкнув ее, выползла вон, пока влажный теплый воздух не сообщил ей, что она в коридоре. Темноту чуть подсвечивали маленькие светящиеся знаки, которые зелеными стрелками указывали на расположение выхода. Она подползла к стене и, опираясь на выступы, кое-как встала на ноги. Опираясь о стену, побрела по коридору, удивляясь, почему до сих пор слышит приглушенный женский плач, пока не поняла, что плачет она сама. Остановилась, стараясь отдышаться и успокоиться. Сквозняк, дувший в коридоре, становился все сильнее, словно вокруг не стадион, а аэродинамическая труба. Между ног Нана почувствовала что-то мокрое. Ей не нужно было этого делать, но она коснулась рукой промежности, ощутила влагу, и ей стало нестерпимо стыдно. Затем свет зажегся вновь, и Нана закричала.
Глава 30
Не в эту ночь
Новый Орлеан, штат Луизиана
05:00 утра, понедельник, 29 августа 2005 года
Амайя напрягла слух и различила ровное дыхание Джонсона и Шарбу. Они крепко спали, лежа на раскладушках, несмотря на грохот бури и постоянное дребезжание телефонов, доносившееся с аварийной станции. Саласар предположила, что Дюпри и Булл все еще заняты своими делами где-то в пожарной части. Нажав кнопку на часах, она проверила время — почти пять часов утра. Скоро наступит рассвет, хотя в окне, заклеенном бумагой, не угадывалось и намека на утро. По настоянию Джонсона Амайя согласилась немного отдохнуть и прилегла, не снимая одежды.
Со своего места она видела стол для совещаний и лежащие на нем фотографии с места преступления, которые они рассматривали накануне. На каждом из снимков — разруха и хаос. По комнате гулял ветер; стихия вторгалась внутрь, и разрушительная сила природы соединялась с человеческой природой, еще более разрушительной. Обычно у Амайи не было сомнений, поэтому она удивлялась тому, что в голове продолжают крутиться одни и те же вопросы. Ответ был на снимке, изображающем место преступления, — тайные мечты, которые этот человек реализовывал снова и снова. Что это? Отдушина, благодаря которой он изливает свое разочарование в ближних? Или репетиция главной пьесы? Но чего он в таком случае ждет, чтобы снова покончить со своей семьей? Зачем столько репетиций?
Амайя закрывала глаза и снова видела Ленкса, улыбающегося фотографу, Брэда Нельсона среди коллег на вечеринке в полицейском участке, рыжие волосы их дочерей. Ханжеский, испуганный вид жены Ленкса и большие глаза Сары, доверчиво улыбающейся даже на водительских правах. Капитан Рид упомянул, что она занимается недвижимостью. Какими разными были эти женщины! Возможно, это своего рода «коррекция», которую психопат применяет к своей новой жизни? Хорошенькая независимая жена не слишком подходила Ленксу,