хотя Рид намекал, что и Нельсон давал волю эмоциям, пытаясь вернуть жену в нужное русло, — правда, до чего-то серьезного дело не доходило. Сара Нельсон смело улыбалась в камеру, но Амайя знала, что это ничего не значит. Могла ли она терпеть жестокое обращение? Как минимум периодическое насилие. Агрессия, направленная на неодушевленные предметы, была промежуточной стадией, прежде чем обратиться на людей. Нельсон, тайком идущий в церковь… Амайя подумала, что было бы интересно взглянуть на фотографии дома до и после вспышки ярости, овладевшей Нельсоном в ту ночь. Жена забрала детей и уехала за тысячу двести миль. Как бы в этом случае поступил такой человек, как Ленкс? Довел бы все до конца, как в первый раз? Скорее всего, он отправился бы за ними. Но если он теперь полицейский, представитель закона, то не может просто помчаться следом за женой и детьми, чтобы прикончить их.

В конце коридора кто-то открыл дверь, и до нее донесся грохот десятков трезвонящих телефонов, но в следующий миг он заглох: дверь снова захлопнулась. Количество вызовов в аварийном центре за последний час наверняка возросло. Амайя только что смотрела время, но все равно еще раз взглянула на часы и повернулась к окну. Ей нужно было хорошенько все обдумать. Она попыталась мысленно привести в порядок числа и данные, услышанные в течение дня, но в голове царила путаница; мысли множились и повторялись, как на пороге сна, когда пытаешься бодрствовать. Амайе даже в голову не приходило уснуть. Для нее сон был не сознательным решением и не чем-то, от чего можно отказаться по собственному желанию. Сон приходил к ней, как вор, похищавший сознание, а она никогда не сдавала его без боя. Так было всегда: сон превращал ее в осужденного, ожидающего каждую ночь, когда палач склонится над ним, чтобы сообщить о приближении смертного часа.

И тогда…

* * *

Она очень устала, но знает, что уснуть не сможет, поэтому заставляет себя открыть глаза, спускает ноги с кровати и ощущает голыми ступнями тепло вощеного дерева. Смотрит на свои ноги, бледные и тонкие, ступающие по темному полу, когда она направляется к кроватям сестер. Глаза Розауры закрыты; кажется, она спит. Ее длинные, темные, как и у Флоры, волосы собраны в косу, лежащую на подушке, как верный домашний зверек. Флора читает, ее книгу освещает бронзовая лампочка с подставкой в виде нимфы; услышав приближение младшей сестры, она с досадой убирает книгу.

— Ты опять здесь? Что на этот раз?

Амайя судорожно вздыхает:

— Мне страшно, Флора, можно я лягу с тобой?

— Я же сказала: нельзя. Лучше тебе вернуться в постель, а не то хозяйка узнает.

Розаура открывает глаза и привстает, опираясь на локти, и, хотя все слышала, повторяет вопрос — так уж она устроена.

— Амайя, что с тобой, почему ты не спишь? — Терпеливо смотрит на сестру.

— Роз, мне так страшно, можно я буду спать с тобой? — Амайя чувствует, как у нее срывается голос, она вот-вот расплачется и всеми силами, которые уже на исходе, старается этого не допустить. Флора смеется, когда она плачет.

— Амайя, ты не должна бояться. — Розаура всегда разговаривает с ней как с маленькой: медленным, преувеличенно ласковым голосом. — Флора спит у двери, за ней сплю я; мы защитим тебя от любого монстра, призрака или вампира.

— Ну уж нет, ночью я никого не защищаю, я просто сплю, — обиженно возражает Флора. — И вы должны сделать то же самое. Выключаю свет.

«Нет, нет, нет, не выключай свет не выключай свет не выключай свет не выключай свет…»

Амайя очень устала, она чувствует, что все потеряно. В комнате тепло, но ее колотит озноб, от усталости слипаются веки. Она таращит глаза так старательно, что в уголках выступают первые слезы. И вот уже их не остановить: по лицу катится целый поток из страха, мольбы и тоски.

— Пожалуйста, — всхлипывает она, хотя от изнеможения голос звучит скорее капризно.

Розаура склоняет голову набок, тронутая ее слезами, поднимает одеяло и освобождает ей место.

— Ладно, иди сюда.

Амайя прижимается к сестре, и они превращаются в единый клубок. Издалека она слышит, как Роз что-то ей шепчет.

— Но тебе придется вернуться в свою постель, прежде чем хозяйка разбудит нас утром. Если она найдет тебя здесь, то разозлится. Ты слышишь, Амайя?

Но Амайя уже ничего не слышит. Почувствовав себя в безопасности, она крепко спит.

Пока не зазвонят колокола. Динь-дон.

…Амайя открывает глаза, надеясь услышать лишь тишину, подтверждающую, что громкий звон остался во сне. Но он раздается вновь — значит, колокола звонят наяву. Она садится на кровати и смотрит на сестер, удивляясь, почему звон не разбудил их. Прислушивается внимательнее и понимает, что, кроме звона колоколов, где-то слышится яростный гул: так гудит ветер или пламя. Что-то привлекает ее внимание; она поворачивается к двери и видит жемчужный шелк материнского халата, который летит по воздуху за ней следом, когда она скрывается в коридоре. Амайя вылезает из-под одеяла, спускает ноги с кровати и чувствует, что деревянный пол утратил свою теплоту: дом словно остыл. Она выглядывает в дверь спальни и замечает янтарный свет, льющийся из гостиной и освещающий середину коридора. Видит мать, шагающую прочь. Подол ее халата плывет за ней, как шлейф. Динь-дон. Амайя уверена, что это сон, не может такого быть, чтобы протяжный колокольный звон не разбудил весь дом, весь Элисондо.

Колокола надрываются. Амайя подносит руки к ушам, пытаясь приглушить их звон, а заодно грозный шум хриплого дыхания, заполняющий тишину между каждым ударом, как дурное предзнаменование. Оглядывается вокруг и видит, что из разных комнат в сторону гостиной ведут следы крови. Стараясь обходить кровавые пятна, она идет дальше, дрожа от холода и страха. В гостиной на полу лежит семья в полном составе: сначала взрослые, за ними дети — постарше и помладше, причем самый маленький не старше самой Амайи. Динь-дон, динь-дон, оглушительный звон отдается в стенах музыкальной комнаты, пробуждая воспоминание о Судном дне. А может, это насмешливый ковен колдунов и демонов явился на ее похороны? Амайя дрожит от холода и не может отвести глаз от мертвых рук, которые неподвижно лежат по бокам вытянутых в струнку тел; их головы направлены в сторону реки, другими словами — Амайя точно это знает, — в сторону севера. Мелкокалиберная пуля оставила на лбу у каждого темный кружок, который ужасает, потому что кажется маленькой бездной. У младшего мальчика, лежащего к Амайе ближе всего, волосы на макушке приподняты, словно во сне на него налетел сильный ветер. Кровь течет из