Тем временем в лодку из ниоткуда шагнула Фируза, и следом змейкой проскользнул Пэк, сразу озарив собою, как факелом, все близлежащее пространство.

– Батюшки, – потрясенно сказала девушка, так же, как Овечкин, озираясь по сторонам. – Откуда лодка-то взялась? Ждали нас тут, что ли?

Пэк повернул к ней точеную головку с ярко горящими глазами.

– И лодка – не лодка, и все вокруг – совсем не то, чем кажется, – сообщил он. – Не так все просто. Я, например, никакой лодки не вижу.

– А что же ты видишь?

– Оу! – воскликнула огненная ящерка. – Этого я, пожалуй, не смогу тебе рассказать. Слишком уж по-разному устроены у нас глаза. Но предупреждаю вас обоих – зрению своему не доверяйте! Доверьтесь скорее чутью – так оно будет надежней.

– Ну что, поехали? – подал голос Ловчий. – Болтать можно и по дороге. Мы, конечно, можем и здесь подождать Хораса, разницы никакой. Но двигаться все-таки как-то веселее.

Овечкин встряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

– Поехали, – вяло откликнулся он. – Может, и вправду станет повеселей…

Ловчий погрузил весло в воду, и лодка медленно, неохотно стронулась с места.

Овечкин и Фируза примостились рядышком на единственной скамеечке и затихли, подавленно поглядывая по сторонам.

От всего здесь исходило ощущение невнятной, неопределенной угрозы. Под водою, казалось, таились какие-то жуткие чудовища, готовые выпрыгнуть в любой момент, хотя ни тени движения нельзя было разглядеть в ее непроницаемой черноте. Но оттуда, из глубины, как и из отверстий в скалах, как и с высот неразличимого свода, казалось, тысячи глаз следят за пришельцами, глаз недобрых, голодных и жадных.

– А вы видите лодку, Михаил Анатольевич? – тихо спросила Фируза, вздрагивая и прижимаясь к нему потеснее. – Или тоже что-то другое?

Овечкин приобнял ее, и от ощущения живого человеческого тепла под рукой ему стало чуточку легче.

– Вижу лодку. И скалы, и черную воду…

– А там, у ворот? Сначала не было ничего, а потом появилось…

Овечкин, немного смущаясь, потому что Пэк повернул голову, прислушиваясь к разговору, рассказал о своей попытке представить себе эти ворота и о том, что у него получилось.

– А я видела другое, – задумчиво сказала Фируза. – Со страху, наверно. Стражник был весь в латах и сиял так, что глазам больно… Сам росту громадного, и по бокам две кавказские овчарки. Ужас!..

– Так оно и бывает, – вмешался Пэк. – То, что лежит за пределами человеческого физического зрения, люди видят по-разному, в зависимости от своих страхов и желаний. А кто-то и вовсе ничего не видит…

Овечкин машинально кивал головой.

– У меня такое ощущение, будто я уже был здесь когда-то, – он повел рукой, – во сне, что ли… не пойму.

– Может, и был, – сказал Пэк. – В каких-нибудь посмертных странствиях.

Михаил Анатольевич вздрогнул.

– Что?

– Мало ли где носится душа, пока не воплотится снова, – замогильным голосом продолжал Пэк. – Вам, смертным, об этом знать не положено.

Овечкину сделалось совсем не по себе. Не положено – и не положено, и не хотелось ему сейчас знать ничего этакого. Он и без того с минуты на минуту ждал страшной смерти…

– Уймитесь, молодой человек, – строго сказала саламандре Фируза, словно почувствовав его состояние. – Освещаете дорогу – вот и освещайте себе!

Позади тихонько засмеялся Ловчий. Пэк надулся, испустил волну света в два раза ярче обычного и отвернулся, недовольно сопя.

Некоторое время плыли молча, тишину нарушал только глухой плеск воды. Как вдруг Ловчий перестал грести, выпрямился, прислушался и напряженно сказал:

– Кто-то приближается. Пэк, приготовься. А вы, смертные, сидите тихо.

Фируза испуганно прижалась к Овечкину, и он обнял ее покрепче. И в эту минуту все страхи его неожиданно исчезли, и впал Михаил Анатольевич в какое-то фаталистическое спокойствие. Сердце его забилось на удивление ровно, и он почувствовал себя готовым со спокойным достоинством принять все, что ему еще осталось в этой жизни. Так было надо – откуда-то он это знал. Он поднял голову и обвел взглядом окрестности, но никаких изменений в окружающем пейзаже не заметил.

А затем… чей-то ужасающий стон заполнил собою все пространство, заставил звенеть барабанные перепонки, и скалы содрогнулись, отвечая на него горестным эхом. Казалось, застонал сразу весь этот темный мир, невыносимо резанув по хрупким человеческим нервам и заставив людей сжаться в комок… и внезапно наступил полный мрак. Ничего не стало видно, кроме Пэка, сиявшего на носу лодки сгустком живого янтарного света.

Едва стон начал затихать, как Ловчий поднес руку ко рту и откликнулся столь же мощным по силе переливом охотничьего рога, отчего опять содрогнулись скалы и эхо заметалось среди мрачных уступов. Фируза зажала уши руками и пригнула голову к коленям. Сам полуоглохший, Овечкин похлопал ее по плечу, пытаясь подбодрить.

Тут новые звуки огласили собою подземное царство – как будто кто-то заговорил, но ни слова нельзя было разобрать. Ловчий бросил весло, поднес ко рту обе руки и ответил подобным же образом, на каком-то нечеловеческом языке. А Пэк вдруг воссиял с почти солнечной яркостью, и сияние это приобрело форму многолучевой звезды, вроде той, что Ловчий показывал стражнику у ворот.

Затем повторился жуткий стон, и когда и он, и отголоски его затихли, тьма рассеялась, и все вокруг приобрело прежний вид. Ловчий облегченно вздохнул, а Пэк убавил яркость свечения до обычной и устало растянулся на носу.

– Все в порядке, – сказал призрачный охотник Овечкину. – Хорас уже знает. Только что-то он не торопится нам навстречу… а мне лично тут уже порядком наскучило. Ну, ладно, едем дальше…

Они плыли по бесконечно петляющему между скал проходу еще не один час, и ничего больше с ними не происходило. Фируза даже задремала у Михаила Анатольевича на плече, утомленная однообразием дороги. Овечкин между тем почувствовал, что проголодался. Это показалось ему странным – до еды ли тут? Но голод давал о себе знать все настойчивее, и Михаил Анатольевич потихоньку начал прямо-таки терзаться, забывая о зловещем месте, в котором они находились. Что было не захватить с собой в дорогу хоть палку копченой колбасы, которой столь щедро снабдил их перед уходом Аркадий Степанович?.. Призрак и саламандра сосредоточенно молчали – они, должно быть, вовсе не нуждались в пище. Один только Овечкин терзался и терзался, пока не вспомнил о волшебной фляге Ловчего. Хоть что-то!..

Только он собрался попросить флягу, как вдруг увидел, что Пэк вскинул голову, весь подобрался и засветился ярче. Михаил Анатольевич посмотрел в том же направлении и увидал возле одного из отверстий в скале довольно-таки омерзительное создание – карлика в темной мантии, с золотой короной на голове, с лицом, состоящим из бесчисленных бугров и складок, среди которых чуть заметно поблескивали крохотные змеиные глазки.