Никаких дипломатических переговоров не состоялось. Хорас явился и беспрепятственно взял то, что принадлежало ему по праву. И они остались один на один в черном пустом пространстве среди скал, и лица их со свистом овеял неведомо откуда взявшийся холодный ветер.

Какое-то время Овечкин безмолвно стоял перед Хорасом, не в силах отвести глаз. Ему было холодно, очень холодно, но страха он по-прежнему не испытывал. Наоборот, грозное создание тьмы, представшее перед ним в своем истинном обличье, внушало благоговейный трепет, почти восторг и… сострадание. Михаил Анатольевич не мог, конечно, знать, насколько истинным было это теперешнее обличье. Возможно, и оно было всего лишь иллюзией – преломлением, как говорил Пэк, сквозь призму несовершенного физического зрения и человеческих желаний и страхов того облика, который невозможно ни увидеть, ни описать ни на каком земном языке. Ведь Овечкин видел перед собою хотя и необыкновенно величественного, но все же человека, каковым Хорас на самом деле не являлся. Человек этот был трагически красив – облик его вызывал в памяти образ звездной ночи, а на лице лежала печать неизбывного страдания. И хотя Овечкин в полной мере ощущал исходившую от него эманацию безмерной силы и могущества, однако он отчего-то был уверен, что существо это не желает ему зла. И с новой остротой Михаил Анатольевич вдруг почувствовал себя виноватым. Он мало что знал о Хорасе, но в эту минуту понял со всей ясностью, что умудрился встать на пути чужого великого стремления, такого страстного желания, что всей его глубины и безмерности он даже представить себе не мог, и тем самым обрек живое существо на муки столь же неизмеримой глубины и силы. И обратный эффект волшебного заклинания, понял он, таил в себе вполне справедливое возмездие…

Пока Овечкин стоял и думал обо всем этом, глядя на Хораса, ему даже захотелось плакать. Он не стал дожидаться, пока тот заговорит, и торопливо произнес первое, что пришло в голову:

– Прости меня, Хорас. Я не мог поступить иначе. Постарайся понять…

Голос у него дрогнул и сорвался.

– Я хотел бы понять, – после некоторой паузы медленно, низким голосом отозвался дух, и от звучания этого голоса, казалось, завибрировал сам воздух.

Михаила Анатольевича пробрала непроизвольная дрожь. Но не от страха – вибрация эта пронизала насквозь все его существо.

– Когда я услышал, что ты идешь, первым моим желанием было – убить тебя, – продолжал Хорас. – Но удивление мое было так велико, что я решил повременить с этим. Я хочу знать, что привело тебя ко мне. Что тебе нужно?

– Прощение, – сказал Овечкин.

Он был абсолютно искренен. Ибо только сейчас понял, что все это время его действительно томило сознание причиненного зла – с той самой минуты, когда он увидел последний взгляд демона, – и чувства этого ничто не могло заглушить до конца.

– Я не умею прощать, – задумчиво произнес Хорас. – Но если под прощением ты разумеешь, что я не должен желать твоей смерти, то я, в общем-то, уже и не желаю ее. Я знаю, что ты и так наказан за то, что сделал, и смерть была бы для тебя только избавлением. Как и для меня. А сейчас мы оба – пленники, и это вполне справедливо.

– Да, конечно, – ответил Овечкин, чувствуя себя глубоко несчастным.

Хорас немного помолчал.

– Мне кажется, я уже где-то видел тебя, человек. Но не могу вспомнить… Могли мы встречаться раньше?

– Вряд ли…

– Ну да, вряд ли ты можешь помнить. Ты был тогда кем-то другим. Счастливец!

Михаил Анатольевич озадаченно молчал.

Что-то они говорили совсем не о том. Но просить Хораса снять заклятие представлялось сейчас Михаилу Анатольевичу совершенно неуместным и невозможным. Он вдруг с новой силой почувствовал себя маленьким, ничтожным и глупым человечком, который по чистой случайности ввязался в дела великих, непостижимых существ. И такой конец жизни был, на его взгляд, вполне достоин ее начала – прозябание до гроба среди болот и тишины мертвого леса… Пора было возвращаться. Он не мог заставить себя обратиться к Хорасу ни с какой просьбой.

– И все же, – сказал вдруг дух после долгой паузы, в течение которой не сводил с Овечкина немигающего взора. Все тело Михаила Анатольевича опять затрепетало в ответ на вибрацию его голоса. – Попытайся объяснить мне, смертный, как ты решился на это?

– На что – на это?

– Как ты решился прочесть заклинание, зная, что навеки лишишься свободы? Или, может быть, ты не знал?

– Знал, – неохотно ответил Овечкин. – Но тогда это казалось мне неважным. Я хотел, чтобы Маколей остался жив… и чтобы принцесса была свободна.

– Ты хотел этого больше, чем собственной свободы?

– Я не очень-то задумывался, – признался Михаил Анатольевич. – Может, плохо себе представлял… Но я поступил бы так еще раз и еще раз… даже и теперь, прости. Понимаешь… никому, кроме меня, не нужна моя свобода. И вообще, моя жизнь пока еще никому не принесла радости…

– Радости, – медленно повторил Хорас, и оба вновь умолкли.

Молчание длилось долго. Холодный ветер свистел в ушах, и Овечкин совсем закоченел. Говорить как будто было больше не о чем, но Хорас стоял в глубокой задумчивости, и казалось неудобным прерывать его размышления. Он терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу, когда же демон его отпустит. И наконец тот снова заговорил:

– Наверное, мне никогда не понять, как можно жертвовать собою ради других. А хотелось бы… Послушай, смертный… возможно, ты еще можешь помочь мне. И тем самым помочь себе самому. Хочешь ли ты этого?

Овечкин встрепенулся.

– Конечно. Но как?

– Я – бессмертный дух. Но моя жизнь тоже, как ты выразился, не приносит никому радости… в том числе и мне самому. Главным образом мне самому, ибо до других мне нет дела. Я хотел бы умереть, перейти в иное состояние. Но не знаю, как это сделать. И если ты найдешь способ убить меня и убьешь – ты обретешь свободу от заклятия. И я наконец обрету свободу. Стану кем-то или чем-то другим… все равно, только бы не тем, что я есть сейчас… сделай же это, человек!

– Боже милосердный, – в ужасе сказал Овечкин. – Как же я могу?..

– Может быть, это всего лишь легенда, – продолжал Хорас, не обращая внимания на его потрясенность. – Но старые духи рассказывают, что где-то во Вселенной существует мир – зеркальное отражение нашего. Там живут наши двойники… и где-то там должен быть Хорас, который не хочет ничего, ибо он сыт изначально, как сыты все духи того мира.

Голос демона упал почти до шепота.

– Они всегда спят или грезят наяву… и не страдают, ибо не испытывают желаний. Они безмятежно счастливы, и невозможно заставить кого-то из них захотеть чего бы то ни было. Но, как говорят старые духи, если бы это удалось… если бы тебе удалось уговорить того Хораса встретиться со мною на границе наших миров, чтобы мы с ним могли слиться воедино… мы могли бы умереть оба и родиться заново… стать цельным существом, обладающим и светлой, и темной сторонами. Но никто не знает, как отыскать этот мир. Может, это и вправду всего лишь сказка для утешения вечно голодной души. Но для меня, да и для тебя, человек, это – единственная надежда. Я хочу умереть, так помоги же мне!