– Моя мама его любила. Она всегда питала склонность к мрачным темам и грустной музыке… Раскаяние, сожаление и все такое. А у Коэна хороший, глубокий голос, правда, слегка грубоватый, раскатистый. Но в его песнях главное – слова. В них заключена большая мудрость, особенно когда речь об отношениях людей.

Самир начал очищать имбирь, но волосы упали ему на глаза. И жестом, отрепетированным за миллионы раз, он откинул непослушные пряди со лба и заплел на затылке, а затем вымыл руки и взял имбирь.

Я улыбнулась.

– Что?

– Такое впечатление, что твои волосы тебя раздражают.

– Немножко. Но, – приподнял бровь Самир, – девушкам это нравится.

– М-м, – я сгрызла кусочек морковки. – Но ведь, наверное, не всем?

Самир ловко нашинковал очищенный имбирь – поджимая пальцы так, чтобы они не порезались, а имбирь плавно, но быстро скользил под лезвием ножа. Потом он опустил половину порции в воду, закипевшую на плите, и повернулся ко мне:

– Моя бывшая жена ненавидела длинные волосы, а я однажды специально отрастил их… – парень сделал паузу, – Чтобы ее разъярить.

– И чем все закончилось?

Самир покачал головой. Свет падал ему прямо на лицо, высвечивая лоб, очерчивая четкую линию носа.

– Я был молодым. А она была очень красива, изысканна, из очень богатой британской индийской семьи. Она ослепила меня… – Самир ссыпал остаток имбиря в маленькую миску и мелко порубил несколько зубчиков чеснока: – Тебя не смутит много чеснока?

Я рассмеялась:

– Можешь добавить хоть всю головку, я не против.

Лицо парня озарил прекрасная, солнечная улыбка:

– Я так и знал, ты мне сразу понравилась.

Покончив с морковью, я принялась очищать луковицу.

– Так ты был ослеплен, и что дальше…?

– Ты действительно хочешь услышать эту историю прямо сейчас?

На полном серьезе я ответила:

– Да. Прежде чем я окончательно потеряю из-за тебя голову и уже ничего не смогу изменить.

– Ее не стоит принимать во внимание. Поверь мне.

– Я сама решу, стоит или не стоит, – положив луковицу на разделочную доску, я отрезала хвостики. – Как нарезать – мелко или крупно?

– Крупно, – Самир остановил на мне спокойный взгляд: – Так что, не рассказывать?

– Ты провел потом за чтением целый год, чтобы залечить свое разбитое сердце. Должно быть, эта история сильно ранила тебя. Если так, то не стоит ее ворошить.

– Разумно, – кивнул Самир. Выложив мясо на тарелку горкой, он все же сказал: – Она полюбила не меня, а ту книгу, что я написал. Или просто хотела, чтобы рядом с ней был молодой и подающий надежды индийский писатель. Я хорошо смотрелся рядом с ней.

– Ты будешь хорошо смотреться рядом с любой женщиной, – я отправила в рот еще одно колечко моркови. – Ты – Бог среди мужчин.

Губы Самира изогнулись; на меня нацелился нож:

– То-то же! – он мотнул головой, и на скулу опять упала прядь волос. – И тем не менее… Две следующие книги с треском провалились, и она утратила ко мне интерес, – влив масло в тяжелую сковороду, Самир добавил: – Она не то, чтобы разбила мне сердце. Я, скорее, был унижен… Как бы там ни было, но под конец уже никакой любви не осталось.

– Мне жаль, – пробормотала я.

– Но если бы этого не произошло, я бы не оказался здесь, и мы бы не встретились, – наклонился надо мною Самир. – А мне даже представить такое больно.

Я приподняла подбородок, и наши губы встретились. Поцелуй был сладостным, крепким и долгим.

– Мне тоже…

Все еще нависая надо мной, Самир поинтересовался:

– Ну что, тебе легче от этого стало?

– Да.

– Ну и хорошо, – улыбнулся он.

От чайника на плите начал исходить будоражащий аромат. Самир приподнял крышку, понюхал, помешал и снял его с конфорки. Я с любопытством следила за ним, пытаясь определить пряности. И, когда Самир перехватил мой взгляд, усмехнулась. Столь же ловко добавив в чайник чай, он кинул взгляд на настенные часы.

А потом, как танцор, напевая себе под нос, выложил на сковороду имбирь и лук и перемешал; добавил чеснок, мгновенно пропитавший своим запахом воздух, курицу и горстку замороженного зеленого горошка. И, сжав губы, стал мешать, мешать, мешать… И, продолжая за ним наблюдать, я вдруг ощутила одновременно и благодарность, и ужас. Что же я наделала, позволив себе влюбиться? А я действительно влюбилась! Влюбилась в его красоту, в его веселый, жизнерадостный характер, в его сексуальные босые ступни, находчивый ум и то, как он занимался со мною любовью, а теперь стряпней.

– Я забыл лаймы! – вскричал Самир. – Они в миске, вон там! Порежь пару на четвертушки. И еще надо влить в чай чашку молока.

Я выполнила все его инструкции. И застыла, как завороженная – глядя, как Самир разливал масалу по кружкам.

– Секретный рецепт…

Один лишь аромат этого чая был настолько соблазнительным, что мог вскружить голову. А на вкус он оказался острым, жгучим, перченым и… очень сладким.

– Вау! – воскликнула я.

– Я знал, что тебе понравится, – Самир отпил глоток и, повернувшись к сковороде, наложил на тарелки высокой горкой рис, подогретый в микроволновке, и курицу с горошком. А в последнюю секунду обильно присыпал кушанье свежим кориандром и сдобрил дольками лайма. Мы оба были такие голодные, что накинулись на еду, как маленькие котята, полностью сосредоточившись на поглощении пищи. Я даже стала помахивать ногой. Наконец, я встала, чтобы перевести дух.

– Самир, это было так вкусно!

– Нужно поддерживать тебя в тонусе. Силенки тебе еще потребуются.

Я ухмыльнулась.

Самир поковырял вилкой мясо, а потом вскинул на меня глаза:

– Я все думаю о наших бабушках, любивших друг друга столько лет. О том, что это значило для них.

– Понимаю. Угораздило их родиться под несчастливой звездой. Это ведь не сословные различия. И не разные культурные традиции. В то время однополая любовь полностью отрицалась обществом. И считалась недопустимой, – сказала я. – А как отреагирует твой отец, если узнает об этом?

– Не знаю, – покачал головой Самир. – Пожалуй, нам лучше об этом помалкивать.

– Ладно, – кивнула я, слегка нахмурившись: – Думаю, благоразумнее дождаться ответов на наши вопросы… Посмотреть, что нам удастся выяснить.

– А если вообще не рассказывать об этом никому?

– Никогда? Но мне так грустно от того, что их историю больше никто не узнает. Мне кажется, что это часть того, что хотела мне открыть мама.

– Возможно, но почему? – Руки Самира все еще лежали на столе. Одна из них сжалась в кулак. – Почему она хотела, чтобы ты узнала именно это?