склонившихся над прялкой или вышивкой царских дочек или сестер, но в общем громада дворца была погружена во тьму. Ну а внизу, где находился Артемонов с царевыми слугами, все выглядело куда как буднично. Мощеные корявыми камнями и костями скотины мостовые были присыпаны соломой с немалой долей навоза, вокруг то и дело попадались то коновязи, то поленницы дров, а то и просто самые настоящие, сбитые кое-как и наспех, сараи. Спутники Матвея по-прежнему молчали, однако со значением посматривали на него: мол, любуйся – не каждый день во дворец попадешь.

Наконец, когда Артемонову показалось, что они вечно будут бродить по дворцовым закоулкам, его спутники свернули под какой-то низенький кирпичный свод, для чего всем пришлось хорошенько пригнуться, и постучались особым стуком в деревянную дверь из толстых и грубых досок. Дверь почти мгновенно и без малейшего скрипа отворилась, и вошедших встретили два человека весьма необычного вида. Они были наряжены во что-то очень похожее на монашеские рясы и клобуки, а на шее у них были большие, но по-монашески скромные кресты, а также костяные четки. Но висевшие у служителей дворца на боках сабли мешали принять их за иноков, да и глядели на гостей они вовсе без монашеского смирения, а скорее подозрительно и оценивающе. Рассмотрев как следует Матвея, они молча кивнули головой, а пришедшие с Артемоновым так же беззвучно кивнули головой и исчезли, лишь один из них хлопнул слегка Матвея по плечу. Дверь закрылась, и Артемонов с любопытством начал разглядывать первое открывшееся перед ним помещение царского дворца. Это был довольно высокий каменный подклет, весьма чистый и хорошо освещенный, недавно побеленный, но начисто лишенный всяких украшений, за исключением нескольких расставленных в нишах стен образов с лампадами. Было видно, что и за образами, и за лампадами тщательно следят. Воинственные монахи дали Матвею знак следовать за собой, и они пошли сначала вверх по деревянной лестнице, потом по длинному переходу, потом снова по лестнице, но вниз, где им пришлось пройти еще один подклет, где были в образцовом порядке сложены кадушки, деревянные ведра, ковши, березовые и дубовые веники – словом, все необходимые для бани принадлежности. Густой лиственный дух и ощущение уюта этой комнатки потом долго вспоминались Матвею. Дальше последовало множество лестниц и переходов, каменных и деревянных. Их было так много, что Артемонов бы подумал, что сопровождающие целенаправленно его запутывают, если бы он до этого не видел нагромождения дворцовых зданий снаружи. По такому муравейнику, без сомнения, можно было бродить и гораздо дольше, особенно с непривычки. Матвей был немало удивлен простотой внутреннего убранства дворца, но не решался поделиться этими впечатлениями со своими спутниками: те все время молчали и имели такой вид, который меньше всего располагал к пустым разговорам. Наконец, Артемонова привели в ту самую комнатушку, где он и встретился со своим земляком-жильцом Еремеем Пятовым. Того, как понял Матвей, именно для того и подсадили к нему, чтобы развлечь разговором и немного просветить по части принятых во дворце обычаев. Первое вполне удалось, так как обсудить двум землякам, заброшенным далеко от родного города, было чего. А вот от мысли запомнить все тонкости кремлевского этикета и распорядка Артемонов сразу отказался, поняв, что ему это не по разуму, и только посмеивался да махал рукой на рассказы Еремея. Некоторым из этих рассказов, посвященных роскоши и пышности главных палат и проходящих в них церемоний, Матвею, до сих пор видевшему во дворце только добротные, но весьма скромные горницы и подклеты, не особенно и верилось. Наконец, пришло время ложиться спать, и земляки, помолясь, расположились на стоявших вдоль стен двух больших сундуках. К Артемонову, однако, сон ну никак не шел, и, проворочавшись с час, он встал, подошел к окошку, и стал рассматривать ту небольшую часть двора, которая была в него видна. Вскоре проснулся и Пятов, и принялся успокаивать Матвея.

– Ладно, Матвей Сергеич, раз не спится тебе, послушай вот еще про то, как грузинского царя встречали. Приехал он, страдалец…

В этот миг раздался короткий стук в дверь, она открылась, в комнату вошел один из сопровождавших Матвея монахов-войнов и кивком головы позвал Артемонова с собой. Тот немного растерянно взглянул на Еремея, потянулся к нему, чтобы обняться на прощанье, но Пятов почти испуганно махнул рукой – мол, иди, не заставляй ждать. Матвей все же потратил время на то, чтобы последний раз перекреститься на образ в углу и поклониться, и решительно подняв голову, вышел из горницы.

Глава 13

В этот раз кремлевскими лестницами и переходами Артемонова вели недолго: пройдя по той же галерее, где была и его горница, Матвей оказался перед низенькой дверью, ничем не примечательной перед другими. Его сопровождающие на удивление ловко и одновременно проскочили внутрь, и из-за двери раздалось: "Дозволь, государь!". Государь, по всей вероятности, дозволил, и Артемонова то ли провели, то ли втолкнули в небольшую светлицу. Она, в общем, ничем не отличалась от той, где он был до этого. Простые побеленные кирпичные стены с закругленными кое-где сводами, узенькие, закрытые ставнями окошки, сундуки по углам. Только вместо убогих лучин освещалась эта комнатка масляными лампами, не считая стоявших у довольно большого иконостаса лампад. Да под окном стояло что-то вроде поставца, на котором лежало несколько книг, одна из которых была открыта на середине. Еще несколько тяжелых томов стояли на подвешенной к стене полке, каких Матвей до сих пор не видел. Около поставца на резном черного дерева стуле сидел царь Алексей в том самом монашеском одеянии, в каком он впервые встретился Артемонову. На голове его была тафья, а в руках – четки, которые царь неторопливо перебирал. Прямо над Алексеем висела большая парсуна на холсте, изображавшая Иоанна Грозного в парадном платье и со скипетром. Смуглое, с ястребиным носом лицо сурового царя внимательно и довольно ехидно смотрело на всякого, находящегося в комнате. Действующий же самодержец также сперва взглянул на Матвея весьма строго, и даже подозрительно. Потом, словно смутившись оказанной без причины немилостью, он еще раз посмотрел на Артемонова, но куда добрее. Матвей, как ни старался, не мог поднять глаза на царя, хотя тот и выглядел всего лишь юношей в монашеском подряснике, к тому же давно знакомым Артемонову. Он бы дорого дал, чтобы снова оказаться на минутку в том монастырском подвале, куда отправил их с Серафимом Коробовым человеколюбивый князь Одоевский. Но сейчас никакая внешняя сила не могла ему помочь, и он, уставившись в пол, стоял в углу комнаты, не решаясь