Вырвавшись, наконец, слепо кружил по улицам, считая шаги. Куда деваться? Опять в одиночное заключение?

В локанде меня встретили торжественно и виновато. Карло протянул маленький белый квадратик.

«Тысяча сто четыре…» – достукивал в мозгу счет шагам. Письмо существовало в реальности и отыскалось.

– Тысяча сто пять, – выговорилось вместо «как же вы нашли его?»

Но за помешанного меня не приняли, а стали уверять, что такая беда не в тысячный раз случилась, а в первый. «Честное слово!» Подталкивая, предъявили виновника – встопорщенного подростка, который еле сдерживался, чтоб не зарыдать. Заметно было, что распекали его долго и сурово. А от меня ждали не благодарности, а интереса к поискам. И правда, где же оно было? С нервным любопытством стал расспрашивать. Слова слушались. Оказывается, тут возник настоящий поисковый штаб под председательством Карло. Вызвали всех письмонош, строго выспросили. Чтоб мальчишки утаили письмо или потеряли – да быть не может, и не думайте! Выяснили, кто относил два письма по одному адресу. Послали проверить. И что же? Вот он, дважды разгильдяй! Во-первых, недосмотрел, имена похожие.

– Вечер уже был, темно… – забормотал мальчишка.

Во-вторых, не в собственные руки отдал, а подсунул оба письма под дверь. Не достучался, видите ли. Ты понимаешь, какое тебе дело доверили? Нет, до ополчения ты не дорос. Мал еще. Из-за тебя люди известий не получают, с ума сходят!

Мальчишка зарыдал. Давясь словами, пытался просить прощения. Это оказалось так тяжело видеть и слышать, что у меня самого запульсировали спазмы в горле. Неловко махнул мучителям: перестаньте! От взмаха письмо взлетело у меня с ладони и упало на пол. Десять рук протянулись поднять. Рыдающего преступника отпустили – в первый и последний раз! Потому что герой за тебя просит!

Герой побрел вверх по лестнице. Ноги намертво прилипали к ступенькам. Возвращаться к себе в комнату не было никаких сил. Даже для того, чтобы прочесть письмо.

Я и так знал, что там написано. Жду – помню – люблю. Возможно даже, что этими самыми словами.

Череп вепря, врезанный в ствол дуба-великана, получил новое суеверное приношение. Над коралловыми бусами с капельками сережек яркой слезой выкатывалось из глазницы что-то блестящее, сине-золотое… оказавшееся бисерной ниткой. Пересыпая ее с ладони на ладонь, я пытался нанизать рассыпающиеся слова. «Мне плохо, со мной что-то происходит». «Боюсь, что схожу с ума». Глупо и не выговорится. Может быть, на их пороге что-нибудь придет в голову? И вдруг понял, что на пороге могу столкнуться с молчанием за глухой дверью. Осторожно опустил пеструю цепочку на прежнее место. Стучать, не зная, отворят ли, – этого нервы не выдержат.

Жаркая, цветущая дорога успокаивала. Было не скучно, не грустно, не тревожно, ничего не мерещилось. Так и брести бы, неважно куда, пока сил хватит. Я плохо помнил, как добраться на завод, но по наитию свернул правильно и скоро увидел маленькую цитадель с донжоном-трубой, услышал постукиванье игрушечного зеленого паровозика. Кажется, меня никто не заметил. За приотворенной дверью в контору-лабораторию чувствовалось движение. Я чего-то ждал, привалившись в тени к косяку, и видел угол стола, на который из окна лилось солнце. Вдруг в полосу света вплыли руки и поставили на стол плоскую фарфоровую миску. Руки колдовали. Двумя хордами на края чашки, тихо звякнув, легли полупрозрачные стеклянные палочки, а на них – что-то напоминающее длинные пряники, клубничного и шоколадного цвета. Руки исчезли, потом появились вновь и накрыли миску стеклянным колпаком.

Тогда я решился и толкнул дверь. Юджина оглянулась. Черный фартук, черная косынка. Не успел я произнести евангельскую фразу «не прикасайся ко мне», как она задушила меня в объятиях. И ровно ничего плохого со мной не сделалось. Отодвинув меня и крепко придерживая за плечи, Юджина светилась и улыбалась, но словами упрекала.

– Что, что, что ты натворил? Ну как ты мог не открыть? Не ты ведь один живой, у других тоже и сердце, и нервы, и сил нет. Марта вернулась совсем измученная, а сразу ушла кирпичи сажать…

– Что делать?

– То и делать. Самую трудную работу. Идем, узнаешь.

Юджина схватила меня за руку, потащила за собой, чуть не бегом, вокруг печи. Вдруг бросила и убежала вперед, перепрыгивая через рельсы. Между стеной и высокой многоярусной вагонеткой я подошел к открытому «адскому зеву». Из-под мрачного свода вышла Марта. Видны были только глаза под низко надвинутой черной косынкой, а рот и нос были под белой марлевой маской. Не отодвинув ее, не сняв рукавицы, она тихо подошла и опустила лоб мне на плечо. Так и стояли. Кажется, долго. Ни радости, ни облегчения. А я все-таки ждал, что они появятся.

– Идите домой, – сказала Юджина. – Мы сами закончим.

Из пещеры вдруг выступил низенький мужичок, кривоногий гном в красной косынке, и застрекотал:

– Всего ничего осталось. Вчетвером живо управимся. Тогда идите, куда хотите, а я закрывать останусь.

– Нет, – распоряжалась Юджина. – Раненому нельзя, а Марте надо отдохнуть.

Мысль о грубой мышечной усталости вдруг показалась приятной, и я поддержал мужичка. Юджина посмотрела слишком внимательно, но спорить не стала. Обхватив обеими руками голову Марты, я заглянул ей в глаза: возьмемся, доделаем? Ресницы согласно опустились. Переносица и правое веко были испачканы углем то ли сажей. Я поцеловал ее в глаза. И в губы – через повязку. Гном недовольно закряхтел. Юджина куда-то исчезла и вернулась с фартуком и рукавицами: надевай! Настроение поднималось. Что делать-то надо?

– Подносите без затей, молодой – мне, ты – ей. Начали!

– Постой, сейчас, – сказала Юджина. – Надо объяснить. – Повернулась ко мне: – Бери по две штуки, вот отсюда, и неси Марте вон туда. А чтобы на входе не сталкиваться, давай через три такта.

– Через что? – Я уже по-настоящему смеялся.

– Не смейся, от смеха руки слабеют. Смотри, я начинаю, а ты через три шага за мной.

Работа самая простая и однообразная. Снять кирпичи с платформы, два шага к «адскому зеву», еще один шаг в пещере, опустить ношу на скамейку, и все сначала. Скоро почувствовалась приятно-изматывающая тяжесть. Ни о чем не думать. Почти забытье. Как будто укачивает на крутых волнах. Меня здесь просто нет… Но вот начали неметь пальцы и плечи, по-настоящему заболела спина. Юджина мелькала вперед-назад. Идя навстречу, успевала еще и высказаться. «Садка и высадка – больше всего мороки… А ничего не придумаешь, только вручную… Ты командуй, когда перекур…» Кажется, она ждала, чтобы я отвечал. Но работа уже превратилась в пытку. Теперь не приходилось думать, что меня здесь нет. Чтобы не сбиться с шага, чтобы повернуться, наклониться, и опять, и опять… требовалась вся стиснутая воля. Но что-то в этом мне нравилось.

– Глаза есть?! Угол не держишь! – заверещал гном так внезапно и пронзительно, что испуганные кирпичи выпрыгнули из рук.