– Чему он будет меня учить? Он же монах! – Двух монахов и так было многовато для любой армии, а теперь их стало три. Он на миг с ужасом представил, как поет сутры.

– Он другой монах, – ухмыльнулся Чжу. – Думаю, тебе понравится его наука. Дай мне знать.

Кто же знал, что существуют разные виды монахов! Оказалось, этот был из какого-то знаменитого монастыря боевых искусств, о котором Юйчунь никогда не слышал. Старый мастер Ли безжалостно избивал Юйчуня копьями, посохами и своими собственными старческими руками, твердыми как скала, до тех пор, пока через некоторое время к ним не присоединилось еще несколько человек, и они отвлекли его внимание, хвала богам. Объединенные общей болью, они совершали пробежки вокруг стен Аньфэна, носили друг друга на спине и без конца прыгали вверх и вниз по ступенькам храма. Они дрались друг с другом, пока не покрылись синяками и их мозоли не начали кровоточить.

Время от времени монах Чжу все же находил время зайти к ним утром и устроить схватку с одним из них.

– Мне необходимо держать форму, – сказал он, усмехаясь, а потом, печально глядя с земли, на которую его повалил Юйчунь, произнес: – Я бы забеспокоился, что отстал, но, думаю, дело в том, что ты стал драться намного лучше. – Он вскочил и побежал на следующую встречу, крикнув через плечо: – Продолжай хорошо работать, маленький брат! Очень скоро наступит день, когда мы будем драться по-настоящему…

Потом старый учитель Ли снова пришел и заставил их трудиться до тех пор, пока у половины не началась рвота, а Юйчунь подумал, что он вполне может умереть раньше, чем пойдет в бой. Все то лето было сплошным несчастьем, и только потом, оглядываясь назад, он осознал, что их тела окрепли, и думать они стали как воины.

– Командир Чжу! – Чэнь окликнул Чжу, когда она шла по коридору к тронному залу Первого министра. Несмотря на жару, Левый министр был одет, как всегда, в мантию и головной убор ученого. Его черные рукава, тяжелые от вышивки, качались под сложенными руками; он окинул Чжу небрежным взглядом, казалось, лишенным интереса.

Чжу, которая знала, что Чэнь редко оставляет что-либо без внимания, мягко ответила:

– Этот монах приветствует достойного Левого министра Чэня.

– Я сегодня утром проходил мимо Храма. Меня удивило, как сильно он изменился! Для монаха вы умеете хорошо распорядиться своими ресурсами. Вы быстро учитесь, не так ли? – Он говорил небрежно, будто все это ему только что пришло в голову.

Чжу ему не удалось провести. По ее спине поползли мурашки: возникло ощущение, что за ней следит хищник. Она осторожно сказала:

– Этот недостойный монах не отличается особым умом, министр. Его единственное качество, достойное похвал, – готовность приложить все силы, чтобы выполнить желания Первого министра и Сияющего Принца.

– Это действительно достойно похвал. – В отличие от других, Чэнь редко жестикулировал во время разговора. Неподвижность делала его монументальным, он привлекал к себе внимание не хуже самой высокой горы в окрестностях. – Если бы только наше движение имело в своем распоряжении сотню таких монахов! Из какого монастыря вы прибыли?

– Из монастыря Ухуан, министр.

– А, Ухуан. Я сожалею о нем. – Выражение лица Чэня не изменилось, но казалось, его интерес удвоился. – Вам известно, что я знал вашего Настоятеля в прежние дни? Он мне нравился. Удивительно прагматичный человек для монаха. Ради благополучия монастыря он был готов пойти на что угодно. И ему всегда удавалось, насколько я слышал – до той самой последней ошибки.

«Я знаю, что нужно сделать, и я это сделаю». Неужели Настоятель когда-нибудь убивал? Чжу вспомнила себя шестнадцатилетнюю – ей тогда так хотелось быть такой же, как он. Теперь, наверное, она и стала такой же. Она убила человека голыми руками, чтобы исполнить свою мечту. Глядя на улыбающееся тигриное лицо Чэня, она узнала прагматизм, доведенный до естественной конечной точки: этот человек карабкался вслед за мечтой, не обращая внимания на то, что потребовалось, чтобы добраться до верха. Чжу удивилась, почувствовав отвращение вместо сочувствия и симпатии. Неужели она станет такой же, стремясь достичь величия?

Почему-то Чжу вдруг вспомнила о той девушке, Ма, которая воспротивилась жестокости, в то время как Чжу просто наблюдала.

То был добрый поступок, который встретил агрессию и в конце концов ничего не изменил. Вспомнив об этом, Чжу ощутила странный укол боли в сердце. Тот поступок был бессмысленным, но почему-то красивым: он выражал слабую надежду Ма жить в таком мире, каким он должен быть, а не в таком, какой он сейчас. И не в таком, какой могут построить такие эгоистичные прагматики, как Чэнь и Чжу.

Чжу склонила голову и изо всех сил постаралась изобразить покорность:

– Этот монах никогда не стал бы достоин личного внимания Настоятеля. Но можно сказать, что даже ничтожнейший монах в Ухуане извлек урок из его ошибок.

– Несомненно. Должно быть, больно было узнать, что истинная мудрость заключается в повиновении. – Взгляд Чэня снимал с нее один внешний слой за другим. Но в этот момент они услышали приближающиеся голоса, и взгляд Чэня потерял силу, словно тигр предпочел – в данный момент – втянуть когти. – Дайте мне знать, если вам нужно будет обеспечить ваших людей еще чем-нибудь, командир Чжу. А теперь пойдем, выясним, чего желает Первый министр.

Чжу поклонилась и пропустила Чэня вперед у входа в тронный зал. Его массивное туловище, одетое в черный халат, двигалось легко, хотя халат был таким тяжелым, что едва колыхался вокруг него: неподвижность власти.

– Следующим мы должны взять Цзянькан, – настаивал Малыш Го.

Сидящий на троне Первый министр выглядел раздраженным. Летняя жара обрушилась на них со всей силой, в тронном зале воздух был густым и навевал сон.

Хотя в этом случае им, по крайней мере, не надо было сражаться с генералом-евнухом, Чжу предпочла бы испытать свое новое войско в более простых условиях. Цзянькан, расположенный ниже по течению реки Янцзы, был главными воротами восточного приморья и самым влиятельным городом юга. Со времени царства У восемнадцать веков назад он имел десяток разных названий при правителях и императорах, которые использовали его в качестве своей столицы. Даже при монголах промышленность города процветала. Он стал таким богатым и могущественным, что губернатор города осмелел и стал называть себя князем У. Чиновники империи Великой Юань не смели поставить его на место, боясь совсем потерять на него влияние.

Черные глаза Чэня задумчиво смотрели на Малыша Го:

– Цзянкан? Честолюбивая цель.

– Разве мы не должны быть честолюбивыми? – Глаза Малыша Го сверкали. –