- Нет, папа, спасибо, но я подумала, что лучше я иправда дома останусь. Завтра воскресенье, пойдем куда-нибудь все вместе, мыАндрюшке давно обещали в зоопарк сходить. А потом в кафе-мороженое. Хорошо?

- Хорошо, конечно, - в голосе отца послышалосьоблегчение. - Андрюшка будет рад. И мы с мамой тоже, давно мы никуда всейсемьей не выбирались. Когда ты придешь?

- Попозже. Я на дне рождения. Вы не волнуйтесь, неждите меня, здесь совсем близко, и меня проводят.

- Кто? - отец снова заговорил строго, дажетребовательно.

- Да здесь полно ребят, папуля, весь наш бывший класс.

Элла врала легко и уверенно, даже сама от себя такой прытине ожидала.

- Ну ладно, - он окончательно успокоился.

Она вернулась на кухню, где Назар уже растапливал масло насковороде и резал толстыми ломтями «Любительскую» колбасу.

- Как дела? - спросил он, не оборачиваясь.

- Позвонила домой, сказала, что никуда не поеду.

- От сердца оторвала? - насмешливо бросил Назар. - Скровью выдавила из себя отказ?

- Ты знаешь, как ни странно, нет. Все было легко, какбудто только так и может быть. Я даже удивилась.

Он повернулся к ней, в одной руке нож, в другой - круглыйаппетитный ломоть темно-розовой с белыми кружочками жира колбасы, и неожиданнозапел немного скрипучим высоким голосом:

А я по улице иду как хочу,

А мне любые чудеса по плечу,

Фонари свисают - ешь, не хочу,

Как бананы в Сомали.

Элла расхохоталась весело, от души.

- Это что еще за классика русского романса?

- Никогда не слышала?

- Нет.

- Ну вот, а туда же, авторская песня, гитара, костры…Слушай, пока я добрый:

У окна стою я, как у холста,

Ах, какая за окном красота!

Будто кто-то перепутал цвета,

И Неглинку, и Манеж,

А над Москвой встает зеленый восход,

А по мосту идет оранжевый кот,

И лоточник у метро продает

Апельсины цвета беж…

Потом они вместе жарили колбасу, промывали макароны кипяткоми пели хором про «кожаные куртки, сброшенные в угол», про атлантов, которые«держат небо на каменных руках», и про товарища Парамонову, которая, какизвестно, в это время пребывала за границею.

Потом они жадно и с удовольствием ели, потом Назар угощал еекофе, сваренным каким-то особым способом, потом в сумерках, не зажигая света,снова пели все, что могли вспомнить. А потом как-то так получилось… Ну, вобщем, получилось. Элла в какой-то момент поняла, что очень этого хочет, икогда оно случилось, была на седьмом небе от счастья.

А потом оказалось, что уже почти одиннадцать часов и нужноидти домой. Назар проводил ее до подъезда, на прощание легонько сжал ее плечо,и она, очумевшая от случившегося, окрыленная и полубезумная, взлетела полестнице и вошла в лифт. И только дома вспомнила, что Назар ничего не сказал напрощание и даже не попросил номер ее телефона.

Но это ничего, думала, засыпая, счастливая Элла, он знает, вкаком доме и в каком подъезде она живет, найти ее не составит труда, тем болееон же в милиции работает, свое имя и фамилию она ему назвала, так что нетпроблем. Уже завтра, ну в крайнем случае послезавтра он ей позвонит. Или дажееще лучше - придет с огромным букетом цветов. Она познакомит его с родителями,против такого кавалера они возражать не будут, взрослый парень, двадцать тригода, высшее образование, лейтенант милиции, не обормот какой-нибудь.

Но ничего не произошло ни завтра, ни послезавтра, ни черезтри дня, ни через неделю. Начались каникулы, в институт ходить не нужно, и Эллацелыми днями простаивала у окна в надежде увидеть его. Иногда видела. Назар шелдомой или, наоборот, из дома. Иногда один, но чаще - с красивой, модно одетойдевушкой. Сердце Эллы сжималось в тугой комок, а потом взрывалось изнутри иразлеталось во все стороны маленькими жалкими кусочками. Она вспоминала своюмимолетную обиду, когда в самом начале их знакомства Назар предположил, что онаможет плакать из-за парня, который вовремя не позвонил. Тогда ей казалось, чтоона никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не стала бы из-за этогорасстраиваться. Как же она ошибалась! Элла продолжала надеяться и ждать, потомучто не знала точно, что это за девушка идет время от времени рядом с Назаром,может, соседка, которой с ним по пути, или родственница, приехавшая в Москву вотпуск, или еще что-нибудь такое же неопасное и необидное. Она стояла у окна иждала, слава богу, родители целыми днями на работе и не видят ее, а Андрюшкаеще слишком маленький, чтобы что-то понимать и задавать неудобные вопросы.

Примерно через месяц, в субботу, она увидела, как к дому,где жил Назар, подъехали две «Волги», из одной вышли две средних лет женщины иодин мужчина, а из другой - Назар в черном костюме и та самая девушка в беломсвадебном платье. И еще двое, парень в милицейской форме и молодая женщина.

Элле показалось, что она умирает. Она никому ничего не могларассказать, она просто легла в постель и проболела до сентября, до началазанятий в институте. Родители приглашали к ней самых лучших врачей, но никтотак ничего и не понял и диагноз не поставил. Слово «депрессия» во второйполовине шестидесятых было еще не в ходу, а общесоматические заболевания ссостоянием нервной системы и психики никак не связывались.

Осенью родители велели Элле съездить в музыкальный магазинна Неглинной, купить Андрюше папку для нот: его отдали в музыкальную школу.Едва миновав Большой театр и свернув в сторону Неглинной, Элла вспомниласмешную песенку про «Неглинку и Манеж», и расплакалась прямо на улице. Ейтеперь все время было больно. Купить папку она так и не смогла, она просто недошла до магазина. Дома наврала, что ей стало плохо в метро, она отсиделась ввестибюле и вернулась, не рискнула ехать дальше. Родители, с учетом недавнейтакой непонятной и длительной болезни, поверили, пожалели, уложили в постель,принесли горячего сладкого чаю и вазу с фруктами - яблоки, груши и гроздьбананов. Бананы в то время были большой редкостью, и Николай Михайлович,которому эти бананы подарил коллега, вернувшийся накануне иззагранкомандировки, искренне радовался, что может побаловать детей экзотическимфруктом. Элла увидела зеленовато-золотистые плоды и забилась в истерике,закончившейся судорогами и рвотой. «Фонари свисают - ешь, не хочу, как бананы вСомали…»

Она не винила Назара, не считала, что он поступил плохо,потому что помнила его слова: «никто никому ничего не должен». Да, ей хотелосьбы, чтобы он позвонил, пришел, чтобы искал встречи с ней, чтобы между нимиустановились долгие и прочные отношения. Но он ей этого не должен. С этим былотрудно смириться, но за длинные летние дни, проведенные у окна, Элла столькораз воспроизводила в памяти их встречу, каждое сказанное слово, каждый жест,каждую пропетую вместе ноту, что постепенно свыклась с теми идеями, которые онпытался ей внушить. Она признавалась себе, что поняла далеко не все, и далеконе со всем она согласна, и даже то, что никто никому ничего не должен, кажетсяей сомнительным и спорным. Но Назар думает именно так, и с этим ничего нельзяподелать.