- Да что за ужас? О чем речь?!

Мрак заключает мое сердце в крепкие, стальные объятия.

- Твой шрам, - показывает на себе тетя трясущимися руками. – Там, на груди.

Я прикасаюсь ладонью к указанной области. Справа, в области сердца, у меня есть небольшая отметина – полоска не длиннее сантиметра. Так, царапинка.

- Да, след от ветки, на которую я напоролась, упав с велосипеда. Мне было шесть лет…

- Это я тебе внушила. – Горько произносит Ингрид. В ее глазах – раскаяние. – Не было никакого велосипеда. Карин набросилась на тебя с ножом, и, появись я в комнате на мгновение позже, лезвие вошло бы глубже, и тебя уже было бы не спасти.

У меня кружится голова, в ушах звенит.

Я оседаю на кровать и обхватываю голову ладонями. Картинки из прошлого, словно голоса из преисподней, начинают атаковать мой мозг. Я слышу истошный крик Ингрид и вижу темный взгляд, с которым мать бросается на меня. Несмотря на ее безумный вид, доверчиво тяну к ней ручки, а она замахивается, и…

Мое сердце обрывается. Из глаз вырываются слезы.

- Почему?..

Тетя садится рядом и берет меня за руку. Чувствую, как ее пальцы крепко сжимают мою ладонь.

- Ты не виновата. – Шепчет она. – У Карин и раньше были странности: она с детства слышала голоса, и ей постоянно чудилось, что за ней кто-то следит. Поэтому я и уехала из Реннвинда следом за ней: видела, что все становится только хуже. А после твоего рождения галлюцинации, бред и мания преследования резко усилились, и врачи поставили Карин параноидальную шизофрению, но она старательно избегала лечения и госпитализации.

Я стираю влагу с лица и бросаюсь на пол. Начинаю перебирать бумаги, читать эти страшные диагнозы и наблюдения врачей, и слез становится только больше.

- Я стала ее опекуном. И твоим тоже. – Тихо говорит Ингрид. – У тебя больше никого не было.

- А шизофрения передается? – Вдруг застываю я.

- Такое возможно. – Она прочищает горло. – Поэтому я тщательно следила за твоим здоровьем, старалась ограждать тебя от переживаний и очень беспокоилась, когда у тебя проявлялась бессонница или случались панические атаки. Когда тебе было двенадцать, доктора стали подозревать у тебя диссоциативное расстройство - деперсонализацию личности, но диагноз так и не подтвердился. Я знала, что все это из-за пережитого… А еще мы с тобой часто переезжали, чтобы информация о твоей матери не просочилась в школу, и дети не дразнили тебя.

- Я могу ее увидеть? – Оборачиваюсь и смотрю на тетю.

Она распахивает глаза. Сглатывает.

- Карин крайне опасна. Особенно для тебя.

- Мы едем к ней! Сейчас же! – Выпаливаю я.

Кузов машины дребезжит на ухабах. Мои пальцы дрожат ему в такт. Я вглядываюсь в вечернюю мглу, но не могу различить ничего, кроме расплывчатых теней деревьев.

Салон автомобиля наполнен напряжением, точно шарик, раздутый от гелия. Тетины пальцы добела вдавлены в руль, мой лоб – в оконное стекло.

Тишина.

Мы многое можем сказать друг другу, но молчим.

Я ужасно зла. Раздавлена. Разбита!

Стискиваю челюсти до скрипа, чтобы не заорать, не заскулить, не свихнуться.

К черту все! Мне так обидно! Плевать, что она хотела меня убить! Плевать – почему! Она. Моя. Мать.

И я хотела бы знать, что она жива.

А Ингрид лишила меня этой возможности.

Сделала этот выбор за меня.

И теперь неважно, зачем тетя это сделала, и от каких бед хотела меня уберечь. Карин – моя мать, а я ее кровь от крови и плоть от плоти. Я имела право знать!

- Не спишь? – Интересуется Ингрид. Как будто не видит, что мои глаза открыты. – Еще пара минут.

Автомобиль сворачивает на узкую гравийную дорогу.

- И часто ты у нее бываешь?

- Раз в пару месяцев. – Хрипло отвечает она.

Я сжимаю пальцы в кулаки.

- Нормальными посещениями эти визиты назвать нельзя. – Спешит уточнить тетя.

От ее слов мне не становится легче.

- Так за что она хотела лишить меня жизни? – Спрашиваю я, выдыхая.

На стекле оседает серое облачко. Провожу по нему пальцем, размазываю. Вот бы точно также стереть свое прошлое и начать новую жизнь.

- Карин понимала, что ты особенная, но в силу болезни не могла воспринимать проявления твоего дара адекватно. Ее болезнь прогрессировала, а вместе с ней и агрессия. Я чувствовала, что однажды, во время очередного припадка, ты можешь пострадать, и потому старалась постоянно быть рядом. – Она вздыхает. – Даже не представляю, что было бы, не успей я ее остановить…

- Ты не обязана была возиться со мной. Я тебе – никто.

Она ударяет по тормозам. Так внезапно, что я всем телом подаюсь вперед и повисаю на ремне безопасности.

- Начинается! – Возмущенно стонет Ингрид. – Ты – главное в моей жизни, Нея!

Я все еще сижу, уперев ладони в панель.

Мне не хочется смотреть на тетю, что бы она ни говорила. Никто не сделал для меня столько, сколько Ингрид, но даже эти слова не способны сейчас растопить мое сердце.

- Я всю жизнь думала, что моя мать мертва. – Рычу я.

- Прости. – Тетя выкручивает руль, трогает с места автомобиль и паркует его возле ограды. – Я хотела, как лучше. Думаю, сейчас ты сама все поймешь.

Мы проходим по аллее, и я вижу здание с фото из Интернета. Оно окружено деревьями, тянущими друг к другу ветви, точно люди, которые собрались водить хоровод. Когда мы подходим к двери, я начинаю чесаться: моя одежда будто обсыпана изнутри стеклянной крошкой – так и хочется содрать ее с себя вместе с кожей.

Неужели, я сейчас увижу ее? Женщину с фото, женщину из моих воспоминаний – мою мать.

Наверное, мне положено ощущать трепет, но внутри лишь парализующий страх. Я – манекен из витрины магазина. Зритель, пришедший в зоопарк посмотреть на дивное животное. Кто угодно, только не дочь, ожидавшая встречи с родителем больше десятка лет.

- Добрый день! – Ингрид подходит к стойке администратора, предъявляет документы: свои и мои.

Пока она беседует с работницей клиники, я оглядываю зеленые стены учреждения. Воздух здесь неживой, прелый. Но мои внутренности точно покрыты льдом, а ноги с трудом передвигаются.

- Побеседуйте с доктором Сван. – Слышится голос администратора.

- Благодарю. – Отвечает Ингрид. – Жди здесь, Нея.

Я оборачиваюсь вокруг своей оси. Стены сжимаются. Опускаюсь на кресло, обитое холодным, скрипучим дерматином.

Зачем, вообще, я здесь?