Я лежу, глядя в черноту потолка. Сердце бьется так быстро, будто  куда-то бегу. Вспыхнувшая, словно только что зажженная спичка, надежда на воссоединение с потерянной матерью гаснет теперь окончательно.

Я кладу ладонь на шею, закрываю глаза и снова проживаю этот дикий момент. «Ты-ы-ы-ы!!!» - орет пациентка Ангеста, бросаясь на меня и вцепляясь тощими пальцами в горло. Я неуклюже падаю на спину, а сильные руки санитара пытаются оторвать ее от меня. Эхом звенит крик Ингрид. Что-то бормочет доктор – кажется, в его руках появляется шприц. Пока Стен заламывает Карин, врач втыкает иглу в ее кожу – грубо, с размаху, и сразу давит на поршень.

Даже обмякая в их стальной хватке, моя мать продолжает сверлить меня диким взглядом и кривить обветренные губы. В ее темных глазах совершеннейший хаос, и ни одной здравой мысли. Ее подсознание рассыпано на тысячи кусков, а от воспоминаний осталась лишь бесполезная кучка пепла – такая же, как в моей душе сейчас.

Я ощущаю, как горячие слезы скатываются по моим щекам и тонут в подушке. Мне хочется кричать. Но не произношу ни звука. Мое сердце разбито, а его осколки разнесены горным ветром. Все, что я слышу – это ее крик. Я тону в нем, точно в грязном болоте. Снова и снова, снова и снова.

Не знаю, сколько мне удается поспать, и удается ли вообще, но когда тетя стучит в дверь, за окном уже рассвело.

- Нея, ты опоздаешь в школу!

Я гляжу в потолок, словно через мутное стекло.

- Нея!

Понимаю, что на тумбочке трезвонит будильник, установленный на телефоне. Все мое тело ломит, мышцы гудят. Я делаю усилие, тянусь и выключаю сигнал. Мельком отмечаю, что на экране куча уведомлений о пропущенных и сообщениях.

- Нея! – Ингрид колотит в дверь.

- Я никуда не пойду. – Отвечаю, безучастно уставившись в потолок.

- Открой дверь! Пожалуйста!

Вынув из волос ленту, я обвязываю ее вокруг талии. Поиски сил на подъем отнимают у меня еще пару минут. Поднимаюсь, плетусь к двери, поворачиваю задвижку.

- Все хорошо? – Врывается в комнату тетя. – Черт! – Восклицает она, положив мне ладонь на лоб. – Да у тебя жар!

Мне все равно.

Я снимаю брюки, ложусь обратно в кровать, накрываюсь одеялом и подтягиваю ноги к животу.

- Я позвоню в гимназию. – Говорит Ингрид.

Плевать.

Закрываю глаза, ощущаю озноб.

Мне холодно и горячо одновременно. Я плыву.

- Вот, прими жаропонижающее. Слышишь?

Послушно приподнимаюсь, открываю рот, проглатываю таблетку, запиваю водой.

Падаю на подушку.

Перед глазами пляшут картинки из книги про путешествия Нильса с дикими гусями, безумные глаза Карин, а в ушах гудят обрывки саамских песнопений и зловещее хихиканье матери.

Хватит. Хватит! Хвати-и-и-т!

Я открываю глаза, когда на улице уже смеркается. В воздухе стоит аромат жженых трав и свечного воска. Рядом с кроватью – стул. На нем пяльцы с льняной тканью, покрытой вышивкой. Рисунок не закончен: от завитушек одного из цветков тянется красная нить с иглой. Значит, Ингрид вышивала, охраняя мой покой.

Я приподнимаюсь и вижу стакан воды на тумбочке. Жадно припадаю к нему губами и пью. У воды привкус мяты, лимона и имбиря. Опустошив стакан, ставлю его обратно и слышу голоса, доносящиеся снизу.

- Нет, Микке, сегодня не получится, у нее температура.

- Что-то серьезное?

- Продуло в машине, наверное.

Я укрываюсь одеялом, несмотря на то, что вспотела, и кофта моя стала влажной от пота.

- Она не отвечает на звонки.

- По этой же причине. Из-за жара она проспала весь день.

- Передайте ей, пусть выздоравливает.

- Конечно.

- Я буду ждать ее звонка.

- Передам.

Щелкает дверной замок, слышатся шаги Ингрид.

- Это был Микке? – Спрашиваю я, когда она входит.

- Ты проснулась. – Улыбается она. Подходит, садится на стул и кладет ладонь на мой лоб. – Жар спал, это отлично. Я подумала, ты просто перенервничала, и не стала вызывать врача.

- Уже все нормально. – Говорю я.

Кроме того, что весь мой мир теперь – черная дыра.

- Да, это был Микке. Справился о твоем здоровье.

- Хорошо. – Закрываю глаза.

Ингрид молчит.

- Ты провела здесь весь день? – Спрашиваю я.

- Да.

- Тогда иди, отдохни. Теперь со мной все будет в порядке.

- Уверена?

- Ага.

- Может… - она вздыхает. – Может, будешь бульон?

- Завтра.

- Ладно.

Слышу, как тетя встает и идет к двери. Открываю глаза.

- А кем была твоя мама? – Зачем-то интересуюсь я.

Ингрид останавливается в двери и, обернувшись, печально улыбается.

- Она была очень мудрой женщиной. – Отвечает. – Мама учила меня тому, как выживать в этом мире. Здесь, в Реннвинде, такие знания особенно ценны.

- Ясно. – Едва слышно говорю я.

И смыкаю веки.

Тетя правильно понимает этот сигнал – выходит и закрывает за собой дверь.

На следующее утро мы завтракаем вместе, но разговоров о моей матери больше не заводим. Мне нужно собраться с мыслями прежде, чем что-то решить насчет нее. По какой бы причине Карин не желала лишить меня жизни, это лишь проделки ее воспаленного воображения, подгоняемого болезнью.

А когда Ингрид уходит в магазин, я звоню Саре. Пока длится ее перемена между уроками, мы болтаем по телефону. Рассказ о визите в психушку повергает подругу в шок, однако она выдвигает и здравое предположение: проклясть меня могла и Карин. Если какие-то способности передались мне от отца, то, заметив их наличие, она могла перенести на меня ту ненависть, которую испытывала по каким-то причинам к нему.

Договорившись с Сарой встретиться завтра в гимназии, мы заканчиваем разговор. День проходит в спокойном, ленивом состоянии. Я смотрю сериалы, читаю книги и помогаю Ингрид в саду – занимаюсь, чем угодно, лишь бы не думать больше ни о чем. А поздно вечером звоню Микке и мы долго болтаем о том, что я пропустила в школе.

- Сегодня последние занятия отменили из-за похорон Эллы. – Сообщает мой парень. – Лена Сандберг повязала черный кружевной платок в знак траура по лучшей подруге.

- Она ходила так на уроки?

- Да, и все ее подруги тоже.

- Вот это солидарность.

- Даже директор Экман не отважилась раскритиковать их внешний вид.