Ангальт-Бернбург-Шаумбургский, и на галерах Нумсен. Генерал-майоры: барон Ферзен, Баувер, барон фон-дер-Пален, Бергман, Хрущов, Неклюдов, Корф, Толстой, Ржевский, Денисов, Рек, Буксгевден (покоритель Финляндии в 1808 г.), последние двое на галерном флоте. Нумсен, только недавно поступивший в русскую службу, провел всю зиму в Фридрихсгаме, изучая положение неприятеля. Ангальта признавали всех способнее, но он не получил высшего назначения, так как разгневал Императрицу еще в 1788 г. Тогда предполагалось Мусину-Пушкину командовать армией только из Петербурга, на месте же распоряжаться принцу Ангальту. Но он стал требовать, притом настоятельно, генерал-аншефского чина. Это настолько рассердило Императрицу, что она не хотела даже разговаривать с Ангальтом. В наступившую кампанию деятельность его не успела развиться: он окончил ее вместе с жизнью, убитый вслед за началом военных действий, 19-го апреля[83].

Состав генералов был, как легко видеть, значительно изменен: Михельсона и Шульца, наиболее выдававшихся в минувшую кампанию, не было налицо. Очевидно, им припомнили дела при Пардакоски и Паркумяки[84]. Не было и Спренгтпортена. Над ним уже состоялся приговор Абоского гофгерихта, присудивший его к виселице за измену и вооруженное нападение на отечество; было, конечно, неудобно вновь поручать ему командование отрядом вообще и в особенности там, где подвиги его навлекли кару.

Начальство над галерным флотом принадлежало по-прежнему победителю при Роченсальме, принцу Нассау-Зигену, который получал теперь приказания непосредственно от Императрицы; с главнокомандующим он должен был только входить в соглашения и подчинен ему не был. Корабельным флотом командовал старый Чичагов.

Отношения, установившиеся между этими независимыми один от другого главными начальниками, хотя Императрица и надеялась на полное их взаимодействие, едва ли были лучше тех, какими отличалась предыдущая кампания. В многочисленных своих частных письмах к гр. Безбородко, Салтыков постоянно обвинял обоих морских начальников в недеятельности и вообще, хотя и непрямо, осуждал систему разделения начальствования, называя ее разнобоярщиной. Флоты он называл «союзным войском». Принц Нассау, пользуясь близостью к Императрице, игнорировал Салтыкова.

Положение армии было очень незавидное: в начале лета в ней было, по уверению главнокомандующего, 12 тысяч больных и некем было пополнять убыль[85]. Кроме того принц Нассау требовал для усиления галерного флота все новых и новых людей, не исключая и казаков. А так как требования эти обращались к Императрице, а от неё поступали к Салтыкову в виде повелений, то ему оставалось только их исполнять[86]. Оттого силы сухопутной армии, состоявшей в начале июня всего из 23. 000 человек, крайне ослаблялись, и для охраны берегов по направлению к Петербургу приходилось возить отряды то туда то сюда, на подводах. Говоря о возможности нападения неприятеля с моря между Выборгом и Петербургом, Салтыков с обычным ему юмором писал гр. Безбородко 1-го июня: «Выборг атаковать — можно поспорить, но ежели храни Боже да к вашей стороне, то там у меня войска хоть и есть, но мало, и то по конфедерации на подводах подвижной магазейной разъезжают, как в конфедератскую войну бывало. Истинно, и смех, и горе».

Корабельный флот был в хорошем состоянии; значительная часть его зимовала в Ревеле, и была готова к действию тотчас по вскрытии льда. Но гребной флот, не смотря на одержанную при Роченсальме победу, был все-таки недостаточен. Его усиливали из Петербурга; но за противными ветрами, и едва ли не больше еще за медленностью его вооружения, он не мог явиться вовремя на место для охраны берегов.

В помощь вооруженной силе и в эту кампанию «влияние на умы» не было пренебрежено; но оно приняло совершенно определенную и, если можно так выразиться, пассивную форму. Главнокомандующему предоставлено было входить в сношения, выслушивать оппозиционные элементы, но не вызывать их, как было при Спренгтпортене. Притом это влияние должно было быть употреблено главным образом как средство при заключении мира. Этому предмету посвящен был в упомянутом рескрипте Салтыкову, от 5-го апреля, особый пункт.

«Из разных бумаг, которые вы должны получить от предместника вашего, усмотрели вы все. сношения с некоторыми из финляндцев, недовольных королем их. Вы найдете там и наши наставления по сей части, к коим мы вас отсылаем, уполномочивая вас входить в таковые сношения со всеми, кто, признавая несправедливость войны, королем шведским против нас подъятой, станет искать нашего покровительства, и дозволяем вам всяким образом внушать и подавать им, да и вообще Шведам и Финнам, удостоверения, что нет намерения нашего на присвоение чего-либо из земли их, и что в удовлетворение всех наших убытков, вероломным и установления их нарушившим поступком короля причиненных, не требуем иного, кроме обеспечения мира и тишины на будущие времена, полагая оное в восстановлении собственную их вольность и безопасность утверждающей конституции, которая королю их связывала руки самопроизвольно начинать войну. Но впрочем, нет ни малого сомнения, что все подобные сношения и переговоры, без усильных, и добрым успехом сопровождаемых военных действий не только не принесут ни малейшей пользы, но паче еще окажут все слабости; и для того прежде всего нужно стараться открыть себе оружием вход в землю неприятельскую, а по разбитию врага и утверждении ноги нашей в шведской Финляндии настанет время удобнейшее обратить к себе духи жителей тамошних и тем на ускорение мира воспользоваться.

«Что касается до денежных по сей части издержек, то мы уверены, что вы оные самым бережливым образом и по крайней только необходимости распоряжать станете, тем более что Шведы в надежде достать денег многое обещают, но еще все на них издержки никакой существенной не принесли пользы, и во всяком важном случае не инако, как силой или страхом оружия дело окончено было».

Слова эти не требуют комментарий. Можно, разумеется, пожалеть, что Екатерина так категорически давала зарок не воспользоваться ничем в шведской Финляндии, и тем как бы уклонялась от окончательного исполнения государственной задачи России, по которой Финский залив должен быть Русским заливом. Но эти слова получали другое значение в виду последующего, еще более категорического требования, чтобы, прежде всего, оружием были достигнуты добрые и усиленные успехи. По достижении их, победителю естественно было руководиться только высшим законом государственной пользы.

Слова, относящиеся к денежным расходам на Шведов и Финнов, весьма характерны и свидетельствуют о том невысоком мнении, даже о том презрении, которое вселили в Императрицу и вообще в русское правительство корыстолюбивые поползновения шведских заговорщиков и эмигрантов.

Густав III выказал в течение зимы лихорадочную деятельность. Кроме вооружения крепостей и армии, он приложил особое старание к увеличению морских сил. Крайне теплая зима тому способствовала и дала возможность работать в Карлскроне круглый год. Население финляндских городов, особенно приморских, Або, Гельсингфорса, Экинеса, не