Он и в нарядах ни фига не делал, где-нибудь в углу дремал. Зато выяснилось, что у него золотые руки насчет всякой электрики и электроники. Егорову выделили комнату в помещении клуба нашей части и туда все офицеры и прапорщики таскали из дома свои сломанные магнитофоны и телевизоры, да и вся электрика части на Саньке была.

Подъем утром у Егорова был индивидуальный, вставал он к 8 утра, чтобы завтрак только не проспать, после завтрака шел в свой рабочий кабинет, появлялся в роте к обеду, потом опять исчезал до ужина. Всякие занятия по уставам и подвешиванию бомб к самолетам ему были до фонаря. А скоро у него в его кабинете завелись электроплитка, чайник, кастрюля и сковородка, поэтому в роте его видели только на вечерней поверке и утром. Через несколько месяцев он и после вечерней поверки стал уходить к себе, там у него и кровать образовалась.

Сам командир части его только просил поменьше по территории части шляться, пугая тех, кто «живи по уставу — завоюешь честь и славу» расстегнутой до пупа гимнастеркой и небритой физиономией.

А так, как я по возрасту из всех других срочников был к Саньке ближе всего, мы с ним «сошлись характерами» и иногда вместе проводили время в его мастерской, жаря картошку с тушенкой и беседуя о жизни.

Кроме ремонта всякой электроники и возни с проводкой, Санька имел еще страсть исследовать все закоулки помещений клуба, выискивая в них разные раритеты. Как-то ему пришлось в библиотеке менять проводку и он там наткнулся на пыльный завал старых книг. Самое интересное, разумеется, перекочевало в его мастерскую. У Егорова были не только руки золотыми, но он еще кое в чем соображал. Когда к нему в гости приехала жена, некоторые экземпляры были тайно вынесены за пределы части и уехали вместе с ней к нему домой, в ожидании судьбы быть проданными на букинистических развалах.

— Петруха, смотри, что я откопал, — среди откопанного Сашка нашел два первых тома «Истории Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», изданных в 1960 году: — Библиографическая редкость. Читал такое? Еще два тома должно быть, найти не могу, наверно их изъяли при Брежневе и вывезли, а эти забыли. Там такое — только анекдоты сочинять. Никита отжигал!

— Дай почитать.

— Конечно, только верни потом.

Чтиво, и правда, было увлекательным. Я даже закладки вставлял в особо интересные места и потом мы с Санькой ржали над этой «историей». У ее сочинителей были даже не проблемы с логикой, у них полушария головного мозга между собой не дружили. Мы уже тогда знали, что Хрущев первым разоблачил «культ личности» и Перестроечная пропаганда начала обвинять Сталина за поражения 41-го года. И вот перед глазами у нас были истоки, так сказать.

А вот это у нас с Санькой заняло несколько вечеров обсуждения:

«Немалая доля ответственности за то, что Красная Армия оказалась не подготовленной к отражению внезапного нападения врага, лежит также на руководителях Наркомата обороны и Генерального штаба — Маршале Советского Союза С. К. Тимошенко и генерале армии Г. К. Жукове. Они плохо разобрались в создавшейся военно-стратегической обстановке и не сумели сделать из нее правильные выводы о необходимости осуществления неотложных мер по приведению Вооруженных Сил в боевую готовность.»

Предполагал ли Георгий Константинович, когда выдвинул свои предложения «об изменении существующего наименования Первого периода Великой Отечественной войны», что к нему прилетит это бумеранг?

Я не знаю, получил ли инсульт маршал Жуков, после которого впал в кому, от того, что, осознав в конце жизни, в какое ничтожество сам себя превратил, долбясь в раскаянии головой об пол:

— Чего мне не хватало?! Слава, почет, уважение — всё было! Зачем мне нужно было всё это трофейное барахло? Какой черт меня тянул строить из себя Ганнибала? Товарищ Сталин, слышишь ли ты меня, простишь ли ты меня? Я ведь, это я ведь спас от твоих товарищей этого кукурузника! Будь я проклят!

Или он до самого последнего мгновения своей жизни, упав от звания маршала Победы до уровня тряпки о которую вытерли ноги, так ничего и не понял, но хоть пискнул в своих мемуарах напоследок, всё, на что он уже был способен:

«В последние годы принято обвинять И. В. Сталина в том, что он не дал указаний о подтягивании основных сил наших войск из глубины страны для встречи и отражения удара врага. Не берусь утверждать, что могло бы получиться в таком случае — хуже или лучше. Вполне возможно, что наши войска, будучи недостаточно обеспеченными противотанковыми и противовоздушными средствами обороны, обладая меньшей подвижностью, чем войска противника, не выдержали бы рассекающих мощных ударов бронетанковых сил врага и могли оказаться в таком же тяжелом положении, в каком оказались некоторые армии приграничных округов. И еще неизвестно, как тогда в последующем сложилась бы обстановка под Москвой, Ленинградом и на юге страны.

К этому следует добавить, что гитлеровское командование серьезно рассчитывало на то, что мы подтянем ближе к государственной границе главные силы фронтов, где противник предполагал их окружить и уничтожить. Это была главная цель плана „Барбаросса“ в начале войны.»

И все многотомные исследования истории Великой Отечественной войны, как хрущевские, так и брежневские, полетели к черту. В пыль. И даже перестроечные. И современные.

Можно сказать, что маршал Жуков одним этим себя реабилитировал.

* * *

Конечно, в 1987 году мы, молодежь того времени, были еще теми! Если бы в те годы кто-то в нашем обществе назвал себя марксистом, то я даже представить не могу, как бы над ним глумились. Но все поголовно — комсомольцы. И про Сталина мы знали только то, что ему в кино Жуков рассказывал, как надо правильно воевать. Плюс — начатая Гласностью «объективность». Еще и наше нахождение в армии, которое не имело никакого смысла для обороноспособности страны. Дико?

ШМАС — Школа младших авиаспециалистов. Наша учебка. Полгода учили на авиатехников. Наша рота — техники по бомбовооружению. Офицеры, которых мы именовали словом «шакалы», откровенно нам говорили, когда кто-то очень умный, как тогда выражались, из курсантов задавал вопрос, как же мы будем служить в частях после выпуска, если почти все занятия у нас заменены разгрузками вагонов на станции и разными хозработами:

— Вы думаете, что вас кто-то к самолетам подпустит? Вечный ДСП (дневальный по стоянке подразделения) и хозработы! Размечтались они в самолетах копаться!

Поэтому наша с Санькой критика «Истории Великой Отечественной войны» носила некоторое своеобразие:

— Петруха, прикинь,