Сестра Лангтри поморщилась, сожалея в душе, что у матроны не хватило здравого смысла придержать язык. Глупая женщина проболталась лучшей подруге, та – своей подруге, и пошло-поехало. Все медсестры на базе (а значит, и врачи) уже знали, что Онор Лангтри (кто бы мог подумать!) провела в своем бараке ночь с солдатом. И разумеется, госпиталь гудел как муравейник: все обсуждали самоубийство Люса. Не стоило и надеяться, что об этой трагедии не станут судачить. Правда, по счастью, безупречная репутация сестры Лангтри сыграла свою роль: мало кто всерьез верил, что ее поступок объяснялся не одним лишь настойчивым и вполне понятным желанием оградить пациента от опасности, а чем-то иным. «Если б они только знали! – думала Онор, чувствуя на себе любопытные взгляды сестер из разных концов комнаты. – Никому и в голову не приходит, что действительно не дает мне покоя! А это боль, душевная пустота, оттого что меня отвергли. Слава богу, убийство уже в прошлом, хоть об этом можно не тревожиться».

Добрые, чуть потускневшие глаза той, чья прямота не допускала фальши и пошлости, испытующе смотрели на нее. Сестра Лангтри вздохнула, беспокойно поежилась, но промолчала, и тогда сестра Докин решила переменить тему.

– На следующей неделе, моя дорогая мы возвращаемся в старую добрую Австралию, уходим на гражданку.

Руки задрожали, и сестра Лангтри поставила чашку мимо блюдца, залив чаем весь стол.

– О господи! Только погляди, что я натворила!

Онор потянулась к корзинке за платком, а сестра Докин спросила:

– Тебе жаль?

– Просто новость застала меня врасплох, – отозвалась сестра Лангтри, промокая платком лужу и выжимая его к себе в чашку.

– Матрона сама сообщила мне несколько минут назад. Ворвалась в отделение «Ди», точно боевой корабль на всех парусах, и выложила новости, скривив губы так, как будто всю неделю ела квасцы. Она, конечно, совершенно убита: ведь теперь ей придется вернуться в тот задрипанный убогий санаторий, где работала до войны. Ни один крупный госпиталь или даже районная больница ее к себе и на пушечный выстрел не подпустит. Уму непостижимо, как ей удалось так высоко взлететь в армии.

– Для меня это тоже загадка, – призналась сестра Лангтри, она расстелила платок на углу стола и оставила сохнуть, затем взяла чистую чашку с блюдцем и налила себе свежего чая. – Ты права, ни в одной приличной больнице ее и на порог не пустят. Почему-то она мне всегда напоминала бригадиршу ночной смены на каком-нибудь крупном пищевом комбинате. Однако, если армейское начальство решит оставить ее при себе, она сможет продолжить службу. Для нее это наилучший выход. Вдобавок и пенсию получит посолиднее, когда выйдет в отставку, а ей, наверное, ждать недолго осталось.

– Ха! Если ее уволят из армии, значит, ей незаслуженно привалила удача. – Сестра Докин потянулась за чайником, подлила себе еще чаю и вдруг сказала: – А мне совсем не хочется возвращаться домой! Да, я ненавижу это место, как и все другие, куда меня посылало командование, но я люблю свою работу, а еще больше люблю свободу!

– Да, свобода мне тоже нравилась… Помнишь ту историю в Новой Гвинее, когда, кроме нас с тобой, никого не осталось и некому было оперировать? Я до конца своих дней это не забуду.

– Но ведь справились же, верно? – улыбнулась во весь рот сестра Докин, на глазах раздуваясь от гордости. – Подлатали тех парней, точно хирурги с дипломом Королевского колледжа, за что командир потом представил нас к награде. Ох! Из всех ленточек для меня всего дороже орден Британской империи.

– Жаль, что все закончилось, – вздохнула сестра Лангтри. – Гражданская жизнь не по мне. Опять бесконечные подкладные судна, пациенты-женщины. Вечно одна и та же песня… Не дай бог попасть в гинекологическое или акушерское отделение. С мужчинами намного проще!

– Это точно! Разве от пациенток дождешься помощи, когда медсестры сбиваются с ног? Да они скорее умрут, чем хоть пальцем пошевелят. Если женщины ложатся в больницу, то ждут, что сестры бросятся исполнять любые их прихоти. А мужчины цепляют на головы нимбы и из кожи вот лезут, лишь бы доказать медсестрам, что жены никогда не ухаживали за ними так, как они.

– Что ты собираешься делать после демобилизации, Салли?

– О, думаю, прежде всего я устрою себе небольшую передышку, – без особого воодушевления ответила сестра Докин. – Навещу друзей и всякое такое, а потом вернусь на Северное побережье. Я окончила медицинскую школу при Королевской больнице Ньюкасла, потом училась акушерскому делу на Краун-стрит[31], но бо́льшую часть жизни проработала в больнице Северного побережья, так что она давно стала для меня домом. Старшая сестра уж точно будет рада меня видеть, даже если никто другой не обрадуется. По правде сказать, я рассчитываю стать ее правой рукой, и это единственное, что греет мне душу.

– Наша старшая тоже будет рада моему возвращению, – задумчиво сказала сестра Лангтри.

– «Пи-Эй»[32], верно? – спросила Салли Докин.

– Ну да, «Пи-Эй».

– А мне никогда не нравились такие огромные больницы.

– По правде говоря, я не уверена, что хочу вернуться в «Пэ-Эй», – заметила сестра Лангтри. – Я подумываю о «Каллан-Парке».

Поскольку название «Каллан-Парк» носила психиатрическая лечебница, сестра Докин резко выпрямилась и смерила подругу строгим взглядом.

– Ты серьезно, Онор?

– Совершенно.

– Но в психушках медсестра, по сути, никто! Не думаю, что в медицинских школах дают хоть какие-то знания по психиатрии. В подобных заведениях нас ни во что не ставят, мы для них санитарки, не больше.

– Ну, я-то дипломированная медсестра и акушерка, так что всегда смогу вернуться к обычной сестринской практике. Только после барака «Икс» мне хочется попробовать свои силы в лечебнице для душевнобольных.

– Но пациенты там совсем не такие, как в отделении «Икс», Онор! Военный невроз – явление временное, большинство мужчин через это проходят. Если же больной переступил порог психушки – это пожизненный приговор.

– Я все это знаю, но многое может измениться – во всяком случае, мне нравится так думать. Если война способствовала развитию пластической хирургии и подобных областей медицины, то и психиатрию ждут большие перемены. А я хочу стоять у истоков новой эпохи.

Сестра Докин потрепала подругу по руке.

– Что ж, милая, тебе виднее, да и я не мастерица проповеди читать. Только помни, что всегда говорили о сестрах из психлечебниц: они становятся со временем куда более безумными, чем их пациенты.

В комнату вошла сестра Педдер и огляделась в поисках компании, где ей будут хоть немного рады. Заметив Салли Докин и сестру Лангтри, она одарила первую широкой улыбкой и холодно кивнула второй.