плечо саднило от прикосновения к бугристому покрытию, но мне казалось, других вариантов нет. Я лежала на грязном асфальте, и тело было орудием, чтобы превратить неведение в знание.

Дядя начинал стареть. Его лицо стало немного дряблым, а в упрямой щетине, которую приходилось сбривать дважды в день, вдоль линии челюсти пробивалась седина.

– Что происходит? – допытывалась я.

– Тебя это не касается.

– Почему у тебя нет детей? Почему у тебя нет жены? Расскажи. Я не рассержусь. Мне надо знать.

– Шорисс, – сказал он. – Вставай. Поедем домой и обработаем плечо. Твоей маме придется вынимать кусочки гравия пинцетом.

Папа посигналил – дважды.

Роли пробормотал:

– Не надо так с ней, Джимбо, – а потом позвал: – Идем, Дана.

– Я Шорисс, – поправила я. – Дана – это моя подруга, которая заперлась в туалете и которую вы с папой пытаетесь бросить в этой глуши. Пожалуйста, дядя Роли. Просто скажи, что происходит.

Он встал, поднял меня на ноги и проговорил:

– Шорисс, мы все стольким пожертвовали ради тебя. Я думал, ты нам больше доверяешь. Можешь просто взять и уйти?

В его тоне слышалось столько терпения. Голос был абсолютно спокойным, словно он просил меня подать отвертку, но лицо выглядело напряженным и изборожденным морщинами, будто Роли вел переговоры для спасения заложника. Папа снова посигналил, и дядя ударил по багажнику кулаком. Потом повернулся ко мне, протянул руку, и показалось, что, по совести, надо бы пойти с ним в машину. Это правда. Роли никогда меня ни о чем не просил.

Я заглянула в его доброе, терпеливое лицо.

– Хорошо.

– Мы любим тебя, Шорисс. Все, что мы делаем, – ради тебя.

От Роли пахло потом и еще чем-то – потом я решила, что это был запах страха.

– Пожалуйста, не спорь, ладно?

Папа навалился на гудок.

– Роли, – крикнул он, – надо ехать!

– Тише, Джимбо! – откликнулся тот.

Потом открыл дверь и так предупредительно помог мне сесть, словно я самый щедрый клиент. Он закрыл дверь и на всякий случай проверил ее.

– Папа, – начала было я.

– Я не хочу говорить здесь, – отрезал он. – Поговорим, когда будем дома. Дай мне сосредоточиться на дороге.

Не успел он отъехать, как на парковку, резко развернувшись, въехала малолитражка «Форд Эскорт» с механической коробкой передач. Водитель поставил ее прямо на нашем пути. Оттуда выскочила женщина: темнокожая, мягкого черного цвета, как Сисели Тайсон, с длинными волосами, забранными под головную повязку со стразами.

– Твою мать, – ругнулся папа.

– Тише, – повторил Роли.

Женщина прошагала к папиному окну.

– Где она?

– Заперлась в туалете, – ответил Роли.

– Что вы с ней сделали?

– Ничего, – заверил дядя. – Она там уже сидела, когда мы приехали.

– Я говорила не с тобой, а с мистером Уизерспуном. Скажите мне, что вы не собирались вот так ее здесь бросить, – дама нагнулась, чтобы заглянуть в узкую щелку приспущенного папиного окна. – Вы собирались! Вы собирались оставить мою дочь одну неизвестно где!

Она сделала движение рукой, как будто хотела дать папе пощечину, но щель была слишком узкая.

– Спокойно, – выговорил отец. – Она сказала, что позвонила матери, и мы предположили, что вы уже в пути.

– Вы хоть проверили, в порядке ли она? – Женщина заглянула в окно. – И ты с ним заодно, Роли? Никогда бы не подумала, что ты на такое способен.

Наконец незнакомка посмотрела на заднее сиденье – на меня. Это была та женщина, которую я видела в парке рядом с Роли. Сейчас она выглядела по-другому: лицо было дикое и морщинистое. Но она улыбнулась. Это была холодная улыбка, более арестантская, чем у того заключенного на уборке мусора.

– Меня зовут Гвендолен, – представилась она. – Я мама Даны. Пожалуйста, расскажи, что случилось. Пожалуйста, расскажи, что вы сделали с моим ребенком.

– Я ничего не делала, – оправдывалась я.

– Почему на тебе ее топ?

– Она подарила.

– Гвен, хватит говорить с ней. Не впутывай в это мою дочь.

– А вот это забавно, – съязвила Гвендолен. – Вот это действительно забавно.

Папа нажал на гудок.

– Иди к своей дочери. И скажи Уилли-Мэй, чтобы отъехала и дала мне дорогу.

Она ударила ладонью по стеклу рядом с папиным лицом, оставив жирный след. Роли открыл дверь со своей стороны, а папа и Гвен в один голос рявкнули:

– Сядь!

Когда Гвендолен пошла вдоль «Линкольна», папа нажал на рычаг, чтобы заблокировать окна и двери. Изящно перебирая ноготками, она постучала мне в окно. Отец на переднем кресле врубил стерео, заполнив машину Бетховеном. Он сделал такую громкость, что симфония стала похожа на визг умирающих кроликов. Накрашенные помадой губы Гвендолен двигались, но я ничего не могла расслышать сквозь ревущую музыку. Гвен пнула дверь, а потом двинулась к туалету.

Папа посигналил «Форду», но женщина за рулем и пальцем не пошевелила. Ее лица я не могла разглядеть, видела только, что на голове была повязана синяя бандана. Папа посигналил еще, а та погудела в ответ. Для такой маленькой машинки у «Форда» был очень мощный гудок.

Гвен говорила что-то у двери туалета, но была так далеко, что невозможно разобрать слов. Дверь приоткрылась – сначала едва-едва, потом шире. Женщина исчезла внутри крошечного помещения. Я представила, как близко они стоят друг от друга, втиснувшись в малюсенькую комнатку. И что говорят друг другу?

К этому моменту папа вышел из машины и стал скандалить с женщиной за рулем «Эскорта». Роли напряженно застыл в кресле. Он потянулся к магнитоле и выключил Бетховена.

– Дядя Роли, – спросила я, – вы же с этой женщиной встречаетесь, так?

– Она дорога мне, Дана. Вот что я могу тебе сказать.

– Хватит называть меня Даной, – разозлилась я. – Я Шорисс.

– Извини, – сказал он. – Мне сейчас много за чем надо следить.

Голос был хриплый, и я подумала, что он готов расплакаться.

– Это все ужасно.

Наконец дверь туалета открылась. Дана всем весом навалилась на мать, словно она жертва землетрясения, которую вытаскивают из-под обломков. Потом обернулась в папину сторону и произнесла очень странную фразу:

– Я никогда раньше не видела твои ноги.

23

Тара

Через неделю после того, как Дана с матерью растворились в ночном округе Форсайт, родители разослали двести приглашений на вечеринку в честь годовщины салона. Каждое лежало в двух конвертах. Список гостей, по сути, представлял собой объединенные перечни папиных и маминых клиентов, которые во многом пересекались. Мама дала мне три, которые я могла отправить, кому считаю нужным, но я хотела позвать только Дану, а она исчезла. У меня не было номера, так что позвонить я не могла. Знала только, что она живет где-то в обширном жилищном комплексе «Континентал-Колони». Однажды Дана