Ну, это-то уже просто маразм. Как этот божий одуванчик совать в мясорубку Восточного фронта? Тоже мне — борец с Советами! Это даже не смешно. Анна, вот — вполне подходящая кандидатура. Ей бы пошла какая-нибудь должность в оккупационной администрации. Справится. А эта…

Ройтер вдруг впервые почувствовал беспомощность. Все его связи, весь его авторитет превращался в ничто. Жаловаться? Но куда? Геббельсу? И что он ему скажет?

Теперь еще стоял вопрос, как объяснить все это Веронике. И как с ней порвать? А рвать надо. Лучше ей считать, что я погиб.

Веронику он нашел в приподнятом настроении. Только что пришло письмо от Рёстлера. «Странно, — подумал Ройтер, — почему ей, а не мне?» Но вскоре догадался, ведь будь он в походе — письмо бы задержали до возвращения, а это может быть и две недели, и месяц, и два. Так что хитрый лис все правильно рассчитал. И если он хотел, чтобы информация дошла до Ройтера как можно быстрее — решение было правильным. К тому же контакты с «опальным» партийцем могли бросить тень на Ройтера. В письме Ганс сообщал, что благополучно устроился в 7-м[109]управлении Главного Управления Имперской безопасности на хорошей должности, предполагавшей звание аж группенфюрера. Так что можно считать, что Рёстлер даже продвинулся по карьерной лестнице. Получалось, у него вновь появлялся серьезный покровитель. Но то, что все его шаги приводили к Рёстлеру, начинало пугать.

— Все, как с гуся вода, — покачал головой Ройтер. Ему вдруг показалось, что «душка-Ганс» специально затеял этот скандал с судовыми документами, чтобы уйти из флотилии. Что за игру играет этот человек? Он умен, хитер, да, лично ему он не сделал никакого зла. Скорее, наоборот. Но может быть, все это лишь потому, что таковы были условия игры. Как бы этот человек повел себя, если вдруг условия поменяются, Ройтер ответить не мог.

— Знаешь, Ганс такой добрый, — мечтательно заметила Вероника, — он всегда всем помогает. И вот Дитриху тоже всегда помогал. И майора получить… (Вероника на секунду замолкла.) Ведь если бы не он… Наверное, если бы не он, мы бы так никогда и не были бы вместе.

— Скажи, — вдруг почему-то спросил Ройтер, — ты любила его?

Нет, ревновать он и не думал… Ревновать к мужу? — глупо, к трупу — тем более, но почему-то у него сорвалось это «ты любила его»?

Вероника долго молчала.

— Я даже не знаю, как тебе сказать… В школе меня все считали уродиной. Ну так получилось… И в университете тоже… А я привыкла и была уверена, что меня никогда не возьмут замуж… А Дитрих сделал предложение… так чинно, церемонно… Я была счастлива, просто на седьмом небе… Мне казалось, лучше нет никого на свете.

— Долго казалось?

— Пока не встретила тебя…

— Прям сразу?

— Я тебя очень боялась. Не знаю, почему. Ты, когда заходил в нашу библиотеку, это было как солнышко всходило, но я всегда пыталась спрятаться. Думаю, кто он, и кто я. А Рёстлер, видимо, это почувствовал. Он вообще очень тонкий человек. Он нашел мне материалы по «Титанику», помнишь, ты тогда просил. Если бы не он, я бы и не отважилась пойти тогда в доки.

— То есть не было бы газеты — ты бы и не пришла?

— Нет, конечно, я бы побоялась… От тебя исходит такая сильная энергия… Ты берешь меня за руку — я шалею…

— Скажи, пожалуйста, а насколько ты была с ним откровенна?

— Ну на столько, насколько позволяют приличия…

— Я могу тебя попросить быть с ним впредь поаккуратнее?

— Ты от него ждешь чего-то плохого?

— Я не жду от него ничего хорошего… Впрочем, я сейчас уже и ни от кого ничего хорошего не жду… А Рёстлер — да, очень обаятельный человек, но я боюсь, Анна была права, когда говорила о нем. Слишком уж он любит играть в разные игры.

Упоминание имени Анны заставило Веронику нахмуриться.

— Когда она говорила о нем?

— Давно. На прошлое Рождество.

Вероника посмотрела на него полными слез глазами.

— Она очень злая женщина, твоя Анна, — всхлипнула она. — Она мучает тебя, мучает сына. Ребенок растет без отца. Она причинила тебе столько горя… Знаешь, я понимаю, что это большой грех, то, что я скажу, но я осознаю это. — Вероника сделала паузу и затем раздельно произнесла: — Так вот, пусть ей будет плохо.

Вероятно, это было самое страшное проклятье, на которое была способна Вероника. Что бы ей ответила Анна, Ройтеру даже думать не хотелось. Вообще представить, что они хоть на секунду знакомы… Нет! Только не это! Проще нести ответственность за 50 отмороженных мужиков, чем за двух баб.

Ораниенбург, доктору Бозеку

Копия: Рейхсфюреру СС Гиммлеру «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков»

Руководитель группы «ANSUR» оберштурмбаннфюрер СС Майер

<…> Считаю целесообразным рассмотреть вопрос о создании филиала отделения на базе 1-й флотилии U-Boot, отобрав для оснащения наиболее передовыми разработками отделения в порядке эксперимента нескольких подводных лодок.

Предлагаю также объединить усилия с отделом исследования оккультных наук. Цель — разработка методики бесперископных атак, что в условиях интенсивного наращивания союзниками противолодочной обороны может иметь решающее значение в битве за Атлантику. <…>

Резолюции:

В. Зиверс: Согласовано

В. Дёниц: Согласовано с поправками

В. Рейн:[110]Согласовано

Г. Фридебург:[111]Согласовано

Итак, Берлин. Кафе на Унтер-Ден-Линден. В двух шагах от «Немецкого информационного бюро». Официантка принесла кофе, лимонад. Пить пиво не стоило. Через час у него встреча в министерстве народного просвещения и пропаганды. Нет, не с рейхсминистром. Пока только с его референтом. Но это шанс. Маленький, но шанс.

— Карлевитц, — официально начал Ройтер, — скажите мне, что вами движет? Вот вы наполовину еврей, наверняка ваша семья как-то пострадала от бойкотов и… и вообще всех тех событий, которые развивались в последнее время. То есть я бы понял, допустим, если бы вы были в оппозиции. А вы служите режиму, и служите ему хорошо. И сейчас вот…

— А разве английские бомбы сыплются только на немцев? Как вы думаете, если в меня попадет английская пуля, будет ли она разбираться, где у меня еврейская кровь, а где арийская? Думаю, она не даст мне второго шанса заново родиться полным евреем. — Ройтер понимал. Коллега на нервной почве затеял эту браваду, но не согласиться с его доводами он тоже не мог. Карлевитц был аполитичен. Никто никогда его не мог заподозрить в симпатиях к коммунистам. — Это страна, за которую сражался мой отец. Я хочу быть достойным его.