Питт вздохнул и встал.

— Я никому не верю, мистер Сотерон, до тех пор пока у меня не будет определенных доказательств. Но я запомню, что вы сказали. Каждое слово. Благодарю вас за потраченное вами время. До свидания, сэр.

Как только он ушел, Реджи ощутил, насколько обессилел от этого разговора. Все было ужасно! Один бог ведает, где лежит конец этой истории. Кошмар! Крушение! Он почувствовал себя больным. Комната поплыла перед ним, и все потемнело от видения нищеты… видения смутного, поскольку он никогда не знал настоящей нищеты, но ничуть не менее пугающего.

Он все еще сидел, ссутулившись, за столом, когда вошла Аделина.

— Ты выглядишь больным, — заметила она. — Ел слишком много?

Ее холодное спокойствие было подобно горсти соли, высыпанной на его раны.

— Да, я болен! — сказал он сердито. — Полиция только что была здесь. Фредди Больсовер убит. — Он наблюдал за ее реакцией и про себя остался доволен, что она была шокирована.

— Убит? — Она быстро села. — Как ужасно. За что? Его ограбили?

— Ничего не знаю! — огрызнулся он. — Его просто убили.

— Бедная Софи. — Она пристально смотрела за стол, мимо супруга, вдаль. — Она будет совершенно потеряна.

— Неважно, что случится с Софи! Что будет с нами? Он был убит, Аделина, ты понимаешь? Это означает, что кто-то убил его. Подкрался к нему в темноте и всадил нож. Или ударил его чем-то по голове. Или как-нибудь еще…

— Очень неприятно, — согласилась женщина. — Люди бывают очень жестоки.

— Это все, что ты можешь сказать?! — Сотерон не совладал с собой, и его голос поднялся до крика. — Черт побери, женщина! Какая-то сволочь из полиции почти обвинила меня в этом.

Его слова, казалось, не произвели на нее никакого впечатления. Более того, она была не особенно напугана.

— Почему они так решили? У тебя не было причин убивать Фредди. Он был твоим другом.

— Он был шантажист.

— Фредди? Чепуха! Кого он шантажировал?

— Он доктор, глупая женщина! Он мог шантажировать любого из своих пациентов!

Ее это не убедило.

— Докторам не дозволяется делиться конфиденциальной информацией о своих пациентах. Если же они будут это делать, то останутся без клиентов. Фредди никогда бы не сделал такого, это было бы глупо. И не называй меня глупой, Реджи. Очень грубо. Сейчас в подобной грубости нет никакой нужды. Мне жаль, что Фредди мертв, но истериками тут все равно не поможешь.

— Я не понимаю тебя. — Сотерон был зол, напуган, а сейчас и смущен. — Ты рыдаешь о Елене, а теперь, когда убит Фредди, тебя, кажется, это не волнует.

— Есть разница. Елена вынашивала ребенка. — Вспоминая, Аделина заговорила тише. — Ребенок умер даже до того, как был рожден. Если бы ты был женщиной, ты бы понял. Я смотрю на своих детей, и, конечно, я рыдаю. Дети — это все, что имеет женщина. — Она смотрела на мужа с неожиданной жесткостью. — Мы вынашиваем их, рожаем, вводим их в мир, любим их, прислушиваемся к ним, советуем им, следим, чтобы они хорошо устроились в жизни. Все, что вы делаете, — это оплачиваете счета и хвастаетесь детьми, если дела идут хорошо. Мне жаль, что Фредди мертв, но я не могу рыдать над ним. Мне жаль Софи, конечно, потому что у нее нет детей. Откуда ты знаешь, что Фредди был шантажист?

— Что?

— Ты сказал, что Фредди был шантажист. Откуда ты знаешь?

— Э… — Сотерон искал ответ. — Кто-то сказал мне. Конфиденциально, ты понимаешь… не могу говорить об этом.

— Не будь дураком, Реджи. Люди не скажут тебе о таких вещах. Он, должно быть, шантажировал тебя, так?

— Конечно нет. Меня совершенно нечем шантажировать.

— Тогда почему полиция думает, что ты убил его? Это не имеет смысла.

— Я не знаю! — Сотерон уже кричал. — Я, черт побери, их не спрашивал.

— Думаю, что это, возможно, было из-за Долли.

Реджи замер. Аделина выглядела как некий незнакомец, сидящий во главе стола, — ужасный, неизвестный и загадочный. Она говорила что-то ужасное, и на ее лице не было никакого особенного выражения, только лишь простое любопытство.

— Д-долли? — Сотерон заикался.

— Я могла бы простить тебя за то, что ты с ней спишь, но до тех пор, пока ты вел себя благоразумно, — сказала жена, глядя прямо в глаза. Казалось, она видела его в первый раз. — Но не за убийство ее ребенка. За это никогда не прощу.

— Я не убивал ребенка. — Он снова впадал в истерику. Он и сам понимал, что не может держать себя в руках, но не мог ничего с собой поделать. — Был аборт. Он был сделан плохо! Я не убивал!

— Не ври, Реджи. Конечно, ты убил. Ты позволил ей сделать аборт где-то на задворках, вместо того чтобы послать ее в деревню вынашивать твоего ребенка. Она могла бы остаться там, или ты мог бы усыновить дитя. Ты этого не сделал. Я не прощу тебя. Никогда. — Аделина снова встала и отвернулась. — Но я верю, что ты не виноват в смерти Фредди. Это было бы чрезвычайно глупо с твоей стороны.

— Глупо! Это все, что ты можешь сказать? Глупо! Ты что, действительно способна подумать, будто я мог убить Фредди?

— Нет. Я думаю, это не в твоем характере — идти на столь решительные действия. Но я рада это слышать. Надеюсь, ты говоришь правду.

— Ты сомневаешься?

— Мне безразлично все, что ты скажешь. Безразлично все, кроме скандала. Если ты сумеешь отвратить полицию от этого дела… Это все, о чем я прошу.

Сотерон беспомощно смотрел на жену. Ему вдруг стало холодно, будто с него содрали кожу и он оказался абсолютно голым. Реджи смотрел, как она выходит из комнаты, и чувствовал себя как испуганный ребенок в темноте.

Сказав полиции, что Джемайма шантажировала его, Сотерон не готов был отказаться от своих показаний. Ему казалось идеальным решением обвинить ее также и в убийстве Фредди. Теперь он должен придерживаться такой версии и должен вести себя так, как будто бы верил, что так оно и было. Вряд ли можно было постичь, почему человек, знающий такие вещи об учителе своих детей, держит в своем доме эту женщину, шантажистку и убийцу. Единственно возможным решением было бы уволить ее немедленно.

Конечно, ему это не нравилось. Кто другой возьмет ее в дом при таком стечении обстоятельств? Но что еще оставалось делать? Жалко, что несколько минут назад он не сказал об этом Аделине. Мысль о жене вообще сильно огорчала Реджи в данный момент, так что было бы лучше выкинуть ее из головы. Он должен найти Джемайму и сообщить ей, что она уволена. Объяснять причину вовсе необязательно, тем более что это могло привести его в замешательство. Он мог бы избежать объяснений, заявив, что не может обвинять ее до того, как полиция примет решение, поскольку тогда помешает правосудию. Да, звучит великолепно. Сотерон даже почувствовал себя честным человеком. Наконец он поднялся из-за стола, чтобы пойти и претворить задуманное в жизнь.