Когда уцелевшие после попытки атаковать кавалеристы сплотились, Дюкро разыскал их командира, генерала де Галифе, и осведомился у него, нельзя ли «повторить атаку». «Да как пожелаете, мой генерал, – бодро ответствовал Галифе, – пока хоть один солдат не останется». И рассеявшиеся эскадроны сплотились вновь, и вновь наблюдатели у Френуа увидели, как конники понеслись навстречу верной гибели. Король Вильгельм I взволнованно воскликнул, пораженный бесстрашием французских кавалеристов, произнеся фразу, впоследствии увековеченную в камне в мемориале у Флуэна: «Ах! Вот это храбрецы!» Впрочем, король

Германии не собирался проливать слезы по поводу посланных на убой солдат и офицеров. Даже после второй атаки кавалерия не была окончательно разгромлена. В 15 часов Дюкро, фронт которого вот-вот должен был рухнуть, раз за разом продолжал бросать конников в заведомо безнадежные атаки и подгоняя вслед за ней пехотинцев, тщетно пытавшихся смять оборону немцев. Последняя атака французов была отражена столь же решительно, как и предыдущие, и послужила примером невиданного доселе бессмысленного смертоубийства. Имя Галифе обросло легендами, одна из которых повествует о не ведающих страха французских кавалеристах и пехотинцах, из последних сил отбивших у немцев несколько метров обороняемой ими территории. Немцы прекратили огонь, их офицеры отдавали атаковавшим честь, и удостоившимся чести немцев французам было дозволено без единого выстрела шагом уехать прочь.

Теперь уже агонизировал корпус Дуэ. Немецкая пехота, обойдя его с двух сторон – от Фленьё на Буа-де-ла-Гарен, через ручей Флуэн, устремилась в лобовую атаку на французские позиции на высотах, и от Флуэна на восток к Казалю, стремясь отрезать пути отступления на Седан. Линия обороны французов слева направо рушилась. Офицеры, сражавшиеся напротив Кальвер-д’Илли, обнажив сабли, внезапно убедились, что в контратаку вести некого. Армия растворилась в массе беглецов, искавших спасения в лесу Буа-де-ла-Гарен или же торопливо отходивших вниз по холму в Седан. Ворота крепости стояли на запоре, но охваченная паникой людская масса, перемахнув через ров, стала взбираться по стенам под обстрелом артиллерии немцев.

Лавина отступавших надвигалась с северо-востока поля битвы, а также и с северо-запада, поскольку, когда 7-й корпус пал под обстрелом немцев на участке между Фленьё и Флуэном, натиска артиллерии саксонцев и гвардейцев не выдержал и 1-й корпус. Саксонцы пересекли долину ручья Живон, и их пехотинцы вместе с артиллерией закрепились на высотах к западу от Деньи. Далее на севере Гогенлоэ удерживал на месте артиллерию гвардии, методично обстреливавшую лес Буа-де-ла-Гарен. Каждой из его 10 батарей был отведен участок леса, а каждому орудию батареи – своя высота. Лишенная всякой возможности укрыться от смертоносного огня немцев, французская армия стремительно редела. При появлении на опушке леса пытавшихся отступить французов они в упор расстреливались всей мощью корпусной артиллерии. Никогда прежде артиллеристы не демонстрировали подобной точности огня. Когда в 14.30 орудия после финального залпа умолкли, продвинувшаяся в лес гвардейская пехота обнаружила там лишь неорганизованную массу полностью деморализованных французских пехотинцев, совершенно не способных дать отпор. Целые батальоны, поднимая руки вверх, размахивали белыми платками в знак капитуляции. Некоторые части из числа уцелевших пытались сопротивляться по пути из Кальвер-д’Илли, но вскоре убедились, что дорога перекрыта не только противником, но и французскими войсками, не желавшими знать ни о каком продолжении битвы, но пытавшимися остановить ее. 3-я армия постепенно окружала лесной массив, надвигаясь с севера и запада, а саксонцы – с юга. К 17 часам шум боя утих, лес и тысячи пытавшихся укрыться в нем оказались в руках немцев.

Тем временем Лебрюн, Дуэ и Дюкро отдельно пробирались к Седану, чтобы найти императора. Наполеон III все утро объезжал поле битвы, ища смерти, которая упрямо не желала встречи с ним. Теперь, полный решимости закончить бойню, он поднял в Седане белый флаг. Когда появился Лебрюн, император потребовал от него послать к немцам парламентера с официальной просьбой о прекращении огня. Но кто должен был подписать это обращение? Фавр, начальник штаба Мак-Магона, отказался. Дюкро указал, что он уже не командующий войсками. Таким образом, оставался лишь Вимпфен. Обращение было составлено, оно содержало выдержанную в оптимистичном тоне просьбу о перемирии и призыв к обсуждению условий, «одинаково приемлемых для обеих армий», и Лебрюн приказал одному из своих военнослужащих унтер-офицерского состава с белым флагом сопроводить его на поиски главнокомандующего.

Вимпфен все еще находился на пути в Балан. Заметив белый флаг, он тут же стал протестовать. Нет, о капитуляции и речи быть не может. У них еще оставались удобные позиции, они еще могли сражаться, и Лебрюн должен вернуться в Седан и собрать войска для еще одной атаки.

И Лебрюн снова согласился, впрочем, сейчас это уже вообще не имело значения. И оба вернулись к толпам деморализованных солдат перед укреплениями Седана, убедили около тысячи человек следовать за ними, солдаты прихватили пару артиллерийских орудий и отправились в еще одну, безнадежную и последнюю атаку к Балану. По мере приближения к Балану их численность росла. Предпринятая ими ожесточенная атака относительно спокойного в последний час участка фронта принесла успех. Войска 2-го Баварского корпуса были выбиты из деревни, и встревоженные немецкие командующие привели в готовность свои батареи и резервы по обе стороны Мёза для блокирования попыток атаковать их. Но французы подобных попыток не предпринимали. Непродолжительный всплеск решимости после призыва Вимпфена унялся столь же быстро, как и возник, и когда они с Лебрюном попытались устремиться вперед за Балан, никто за ними не пошел. Тут даже Вимпфен вынужден был признать поражение. Бок о бок с Лебрюном, в окружении горстки оставшихся бойцов он медленно проследовал назад в крепость. Стрельба утихла. Вечернее солнце золотило все вокруг, царила тишина, и наступавшие на пятки отходившим французам баварцы наконец увидели развевавшийся над стенами крепости белый флаг.

Мольтке видел белый флаг. Он послал Бронзарта фон Шеллендорфа, чтобы тот выяснил, что это значит, и Наполеон III отправил его назад с офицером ставки императора генералом Реем, доставившим известное письмо, ставшее для Второго германского рейха отнюдь не малозначительным документом с печатью.

«Господин мой брат!

Не имея возможности погибнуть вместе со своими войсками, я лишь готов отдать свою шпагу в руки Вашего Величества. Я – добрый брат Вашего Величества.

Наполеон».

На склоне над Френуа это послание восприняли с благоговейным трепетом. После получения известия о предстоящем прибытии французского эмиссара кое-кто торжествовал вслух, но их не поддержали: слишком сильны и глубоки были эмоции, чтобы выразить их столь примитивно. Рей, с непокрытой головой прибыв на холм, нашел короля Пруссии, ожидавшего его вместе с принцами, которые, сгорая от нетерпения, полукругом стояли позади монарха. Король и Бисмарк изучили письмо, после чего Бисмарк продиктовал ответ. Рей с ним возвратился к своему сюзерену:

«Господин мой брат!