не просто. Брахе с Катькой очень повезло, что соседи-католики сохранили несколько их семейных фотографий. Для них это были драгоценные вещи, ведь девушки поняли, что почти все родные люди с фотографий уже были мертвы.

В Аушвице-Биркенау заключенные быстро усвоили, что для жизни на самом деле необходимо всего несколько предметов: одежда, обувь, миска для еды. Помимо этого, ценились дружба и преданность. Возвращение имущества было важно не просто для обладания чем-то, а для создания с нуля своего дома, далекого от искаженной лагерной реальности.

Но домашние предметы, украденные или потерянные при депортации евреев, были наделены особой важностью. Простые вещи, вроде занавесок, покрывал и спиц для вязания, стали драгоценными свидетельствами – они напоминали о потерянных близких, о людях, задергивающих эти шторы, укрывающихся этими покрывалами, вяжущих варежки, носки и свитера у камина.

Евреи, пытающиеся вернуть свои вещи, сталкивались с враждебностью по всей Европе. Когда Гуня пошла забрать у соседки свою посуду, женщина сказала, что они давно ее потеряли, однако подала Гуне обед в одной из ее тарелок.

Одна бывшая сотрудница администрации Штабсгебойде вернулась домой, постучалась в собственную дверь и услышала:

– Похоже, в газовых камерах были дыры{399}…

Браха пришла в ужас, когда услышала рассказ еврейского доктора, которая слышала жалобы своей коллеги:

– Что мне не нравится в Гитлере… так это то, что он не убил всех евреев{400}.

Режина Апфельбаум, портниха из Трансильвании, заручилась помощью дружелюбного полицейского, и он сопровождал ее, когда она ходила по грубым соседям в надежде вернуть вещи, оставленные им на хранение. Режина проходила по дому, говоря: «Это мое, и это мое…». Вернув свою швейную машинку, она немедленно принялась за создание новой одежды для себя и родственников, благодаря ей переживших Биркенау{401}.

Не все пережившие Освенцим портнихи были в состоянии работать. Когда Алида Деласаль и Марилу Коломбен вернулись в Париж из Маутхаузена, французы радостно их встретили. Они приехали в столицу 30 апреля 1945 года на поезде, с вокзала их отвезли в отель «Лютеция», чтобы женщины наконец поспали в нормальных кроватях на чистых белых простынях. Всего из Франции депортировали 230 политзаключенных. Помимо Алиды и Марилу, выжило еще 47 человек.

Несмотря на то, что 1 мая – за день до освобождения портних из Мальхова – в городе был парад. Никакого «жили они долго и счастливо» не предвиделось. В качестве компенсации после освобождения они получили 200 баллов в купонных книжках, которые можно было обменять на платье, ночную рубашку, нижнее белье, чулки и носовой платок, однако французское общество быстро создало мифический образ героического мужчины-сопротивленца, в результате чего женщины сопротивления были быстро забыты.

Выжившие были изранены, физически и психологически. Марилу же вновь профессионально занялась шитьем. Алида была постарше и уже не такая энергичная… она долгое время провела в больницах, так окончательно и не оправившись после болезней в лагере. Зарабатывать на жизнь шитьем она тоже уже не могла{402}.

Ольга Ковач, одна из словацких портних «Верхнего ателье», после войны навсегда осталась инвалидом. Она вышла замуж в 1947 году и позднее родила сына, но с горечью отметила:

– Никакая материальная помощь не даст забыть годы, проведенные в концлагере{403}.

«Вещи не имеют значения, а красота – имеет», – Эдит Эгер.

Чехословацкая модная индустрия сильно пострадала во время войны – после арестов и убийств специалистов-евреев, агрессии нацистов и подавления бизнесов вообще в годы немецкой оккупации. В течение месяца после объявления мира вновь открыли старые ателье и учредили новые салоны. Через несколько недель после возращения в Братиславу, Браха получила предложение работы в одном из новых пражских салонов. Как тут отказаться? Предложение поступило ни от кого иного, как от ее потрясающей бывшей капо. Марта Фукс выжила.

Встреча с Мартой в центре еврейских возвращенцев стала очередным послевоенным чудом.

В Марту и правда стреляли, когда она бесстрашно попыталась вырваться на свободу в январе. Утром 23 января немцы их засекли и пустили пули в Бабу Тейхнер, Лулу Грюнберг, Боришку Зобель и Эллу Нойгебауэр. Марте тоже выстрелили в спину, но пуля попала в книгу в ее рюкзаке и не прошла дальше. Марта бежала дальше и наконец нашла укрытие в польском доме. Бежать за ней немцы не рискнули, потому что польские партизаны активно действовали в этом регионе.

Польской подруге Марты тоже удалось спастись. Вскоре они вдвоем снова взялись за иглы – шить одежду, чтобы расплачиваться за еду и укрытие, которые им предоставляли местные семьи. Иногда они прятались, боясь, что их скоро обнаружат; иногда – от бомбардировок союзников. Марта провела 15 дней, с 29 января по 12 февраля, в подземном бункере, деля убежище с коровой. Регион освободили позднее соседних, и после освобождения Марта начала долгий путь домой через Краков и Будапешт.

Оказавшись в безопасности, Марта составила дневник (возможно, используя бумагу из Штабсгебойде), где изложила все, что с ней произошло за жуткие последние месяцы, с января по май. В заметке от 28 апреля, по дороге в Будапешт, она написала: «Мы голодные, как волки, но бекон, украденный вчера, не глотается»{404}. Марте не терпелось узнать, живы ли, здоровы ли ее родители и сестра Клари – последний раз она получила от них весточку еще в Освенциме.

К счастью, по пути Марте встречались товарищи из лагеря, готовые за нее поручиться и подтвердить, что она правда была заключенной Освенцима и участвовала там в коммунистическом сопротивлении. Свидетельства были необходимы, потому что СССР начал охоту на нацистов, выдающих себя за освобожденных пленников. Коммунисты оценили храбрость Марты, и портниха получила от Польской рабочей партии в Кракове документы, позволяющие ей вернуться домой. Бывшим заключенным, который за нее поручился, был ни кто иной, как Франц Даниманн, некогда садовник виллы Хёссов{405}. Чудесным образом Марте удалось воссоединиться с друзьями и родными. 8 мая 1945 года она записала в дневнике: «Сирены огласили наступление мира». Из Будапешта она вернулась в Прагу.

Для выживших само нахождение в Праге было невероятным опытом. Вид одежды на витринах и разнообразных предметов на распродажах помогал укрепить ощущения нахождения в цивилизации, даже если у заключенных не было денег, чтобы купить что-то с витрины. После безумного и жуткого вида «Канады» в Освенциме было трудно поверить, что нормальные магазины тоже существуют.

Открыть новый текстильный бизнес в послевоенной Праге было очень сложно, отчасти из-за того, что этот процесс подразумевал сотрудничество с клиентами и поставщиками, которые, может быть, положительно относились к преследованиям евреев, даже могли извлекать выгоду из депортаций евреев и присвоения их