Кузина Марты Герта Фукс оказалась на территории, оккупированной британской армией и отправилась в лагерь для перемещенных лиц в Люнеберге. Там же содержалась известная жестокостью эсэсовка Ирма Грезе, переведенная из Освенцима, и там же она предстала перед судом. Как многие эсэсовцы, Грезе заранее подготовила гражданскую одежду для прибытия союзников, в надежде, что ее примут за гражданское лицо или заключенную. Ее отправили в Берген-Бельзен, вместе с комендантом Кремером, в жутчайшие условия. Грезе до последнего требовала от заключенных портних новую стильную одежду. Она вызвала к себе Илону Хохфельдер, кутюрье, некогда работавшую в парижском доме Chanel; Илона пережила Освенцим на швейной фабрике Биркенау. Последнее, что Илона сшила Грезе – это простая юбка. Портниха с ненавистью вспоминает каждую секунду, проведенную над исполнением приказа этой отвратительной женщины{382}.

Вдали от лагеря Гуня наблюдала за белыми флагами, поднятыми над ближним городом, и падающими с неба листовками союзников. Они с подругами присоединились к толпе людей, ищущих еду и укрытие. Вскоре они заплутали в лесу, голодные и стоптавшие ноги. Они тащились вперед, пока силы не иссякли окончательно. Усевшись, чтобы отдохнуть, они заметили мешок на кучке веток у дороги.

– Взрывчатка! – предупредил кто-то, зная, что некоторые освобожденные уже погибли от взрывов мин, окружающих немецкую территорию.

Гуня была не согласна. Она открыла мешок и обнаружила еду, достойную шикарного пира: батоны хлеба, масло, сосиски и копченое мясо. Гуня посоветовала всем не объедаться, вспомнив свое самочувствие после обеда у Маттнерсов в Мальхове. Позже, теснясь в маленьком сарае – месте для ночевки – с другими заключенными, они разделили добычу, делая это вежливо, с шутками: теперь они свободны, не надо бороться за каждый кусочек еды.

Во тьме вдруг зажегся факел. Советский солдат крикнул на немецком:

– Кто там?

– Заключенные! – ответили они.

Дюжины людей стали поднимать руки, показывая татуировки с номерами.

Советская армия объявила об освобождении.

Хоть освобождение прошло без особых празднований, евреи несказанно ему радовались – они устали быть мишенью для ограблений, устали от рабского отношения, от смертельной угрозы, исходящей от каждого города и каждой деревушки на нацистских территориях.

На следующий день Гуня сидела в поле и думала, что делать дальше. Внезапно мимо нее проехало три джипа, все с разных направлений. Из машин выпрыгнули мужчины, пожали друг другу руки и поделились сигаретами. Это были советские, британские и американские солдаты, их встреча на немецкой земле после стольких лет войны была исторической. Наблюдая за этой встречей, Гуня радостно осознала – они свободны.

Браха с Катькой направились на восток в ближайшую деревню; добравшись, они попросили убежища на ферме. Старая хозяйка дома сказала, что ее сыновья отправились на фронт, и она не знает, живы они или нет. Но она позволила измотанным заключенным переночевать на соломе в комнате на чердаке. Проснувшись утром, они обнаружили во дворе советского солдата, размахивающего револьвером. Конечно, поговаривали, что советские солдаты насиловали всех попадающихся женщин и девушек, отчасти желая отомстить за злодеяния, которые немцы применяли к советским женщинам, отчасти потому что сексуальное насилие, как ни ужасно, было свойственно той эпохе.

Браха, как всегда, сохраняла оптимизм. Она сказала:

– А что нам сделают… с татуировками-то?

Они надеялись, что статус заключенных Освенцима в каком-то смысле их защитит, ведь он покажет, что фашисты – их общий враг. Иногда он и правда уберегал от беды, как и измученный, истощенный вид женщин. Но часто остановить изнасилование было невозможно. Один из многих, многих ужасов. В лагерях, как и в обществе в целом, жертвы изнасилования держали стыд внутри. После войны многие рассказывали о том, что насиловали других женщин; выжившие редко чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы признаться, что изнасилованию подверглись они сами.

Браха с Катькой показали татуировки советскому солдату во дворе. Он понял, что они значат, и спросил девушек, где они ночуют. Услышав ответ, он пришел в ярость:

– На соломе? Это немцы должны спать на соломе. А вам нужна кровать!

Вскоре он продолжил свой путь{383}.

Один из советских солдат, которого встретили Браха с Катькой, оказался евреем. Он посоветовал им никому не говорить, что они еврейки, потому что антисемитизм никоем образом не был искоренен.

– Идите домой, – сказал он. – Вы не знаете, что будет дальше.

«Идите домой».

Это было не так-то просто. Все, что у них было, отняли нацисты. Кроме одежды на себе у них ничего и не было.

Советский солдат привел группу Гуни к немецкому дому. Хозяйка спрятала за замками все, что только могла, и, прижимая к себе ключи, попросила женщин ничего не ломать.

– Мы достаточно натерпелись от этих уродов, – сказали некоторые. – Теперь можем и чем-то насладиться{384}.

Женщины взяли дело в свои руки и принялись копаться в кухонных шкафчиках, а найдя то, что искали, смогли насладиться чашечкой хорошего кофе. Они отвыкли находиться в нормальном доме, возможность хорошо отмыться казалась роскошью. Кузина Гуни Маришка наслаждалась ощущением краденной белой хлопковой ночной рубашки.

– Смотри, постарайся не привлекать внимание, – предупредили ее остальные.

В дверь громко постучались. Гуня, чувствуя некую ответственность за группу, пошла открывать. Перед ней предстало четыре опрятных советских офицера. Они вошли осмотреть дом. Гуня услышала крики протеста и побежала на звук. Маришка, уже в помятой рубашке, пыталась вырваться.

– Кому вы сейчас, по-вашему, мстите? – закричала Гуня мужчинам. – Посмотрите на нас! Мы изголодались, нам нужен отдых!

Ее слова каким-то образом нашли отклик в душе старшего офицера. Он пожал плечами и приказал:

– Если она не хочет – отпустите!

Удивительно, но Гуня победила, и офицеры ушли. Когда женщины открыли окна, чтобы впустить прохладный ночной воздух, до них донеслись страшные крики тех, кому повезло меньше.

На следующий день Гуня, как всегда полная уверенности, замоталась шарфом и шалью и отправилась в город. Протолкнувшись в штаб-квартиру советской армии, она потребовала поговорить с высокопоставленным лицом. Ответивший ей офицер понял причину ее беспокойства – восемь беззащитных женщин совершенно одни. Но он объяснил, что сделать ничего не может, и посоветовал женщинам защищаться самостоятельно, как только могут.

В дом, где поселились женщины, вломились другие освобожденные заключенные, чтобы его обокрасть. Гуня всеми силами пыталась их остановить, говоря, что они не должны опускаться до уровня немцев. На деле она, разумеется, понимала, что ей тоже придется взять хоты бы немного одежды для себя. Другие женщины сказали ей заменить поношенное шерстяное платье на хорошие юбку и блузку. Когда немецкая хозяйка заявила, что это воровство, терпение Гуни лопнуло, и она сказала:

– Как вам ни стыдно требовать от нас честности и порядочности после всего,