Малыш-бесенок с серьезным видом посмотрел на него:

– Спасибо тебе, что освободил старика. И меня тоже. Уводи отсюда своих людей. Твои преследователи вас не увидят.

Последовала вспышка и хлопок. Когда Гарун вновь обрел способность соображать, он обнаружил, что остался один возле костей и трех пустых подушек.

За окнами занимался рассвет. На мгновение ему показалось, что все это было лишь видением, но нет – все произошло на самом деле. Гарун полностью исцелился, и на его плечах лежала потертая горностаевая мантия, которую он снял. И он чувствовал потребность вернуть узурпированный трон, которого никогда не видел.

И ради этого он был готов на все.

Спустившись по пыльным ступеням, он вышел из башни, и вход тут же исчез за его спиной. Взглянув на север, он увидел освещенные первыми лучами солнца заснеженные вершины гор Капенрунг. До них был день пути, может, два. Он посмотрел на товарищей. Браги, юноши и все животные крепко спали возле наполненного водой пруда. Все выглядели намного здоровее, чем тогда, когда он видел их в последний раз.

У далекого горного хребта группа всадников остановилась, глядя вперед, а затем вновь двинулась по не имевшему конца следу.

– Просыпайся, Браги. Пора в путь.

Старик вышел из-за халцедонового трона, держа в руках громадный рог изобилия. Он начал бросать в него подушки, кости и прочее, бормоча себе под нос:

– Все заняли свои места на сцене. Борьба будет длиться целое поколение.

Метнувшись за трон, он вытащил из укрытия визжащего Малыша-бесенка:

– Ах ты, маленький хитрец. Думал, я про тебя забыл? – Он пинком загнал бесенка в рог. Тот попытался выбраться, но старик был неумолим. – Лезь, чтоб тебя! Лезь!

Бесенок жалобно пискнул и исчез.

Старик перегнулся через подоконник, глядя вслед уходящим беглецам, и зловеще усмехнулся.

– А теперь займемся Насефом, – сказал он, нацеливая палец на всадников в холмах.

– Что случилось? – спросил Браги. – Мне будто много дней снились сны.

– Вряд ли, – ответил Гарун и рассказал, что смог вспомнить. – Но я не знаю, было ли все это на самом деле. Я уже снова устал. – Остановившись на вершине хребта, они оглянулись. От сторожевой башни не осталось и следа. Гарун пожал плечами. – Было это или не было, но нужно идти дальше.

Ему показалось, будто на голову давит непомерная тяжесть. Яростно уставившись на горы впереди, он зашагал к ним, преисполненный мрачной решимости.

Луна заливала пустыню серебристым светом. Низкорослые кусты отбрасывали длинные тени, напоминая сидящих на корточках джиннов. И – ни малейшего ветерка. В воздухе висел тяжелый запах животных и давно не мытых человеческих тел. Всадники остановились, но в ночи не было слышно ни звука – лишь дыхание людей и шорох песка под копытами переступающих с ноги на ногу лошадей.

Мика аль-Рами, прозванный Эль-Мюридом, или Учеником, завершил молитву и отпустил командиров. Его шурин Насеф, которого он наделил титулом Бич Господень, направился в сторону ближайшего горного хребта, за которым лежал Аль-Ремиш – столица пустынного королевства Хаммад-аль-Накир, где стояли Святейшие храмы Мразкима, сердце пустынной религии.

Мика подъехал к лошади, на которой сидела его жена Мерьем:

– Наконец-то настал этот миг. Столько времени спустя… Не могу поверить.

Двенадцать лет он сражался с приспешниками зла. Двенадцать лет он боролся за то, чтобы вновь разжечь веру народа Хаммад-аль-Накира, придав ей иную форму. Раз за разом служители Тени мешали основать Царство Мира, но он настойчиво следовал цели, данной ему Господом. И час торжества был уже близок.

Мерьем сжала его руку:

– Не бойся. С нами Всевышний.

– Я не боюсь, – солгал он, хотя на самом деле его охватил ужас.

Четыре года назад, в Вади-эль-Куфе, роялисты убили две трети его последователей. Они с Насефом чудом остались в живых, в течение нескольких дней прячась в лисьей норе и травясь собственной мочой, чтобы утолить жажду. А сам он в то время сражался с мучительной болью в сломанной руке. Боль, ужас и истощение наложили несмываемый отпечаток на душу. При воспоминании о Вади-эль-Куфе его до сих пор прошибал холодный пот.

– С нами Всевышний, – повторила Мерьем. – Я видела его ангела.

– Правда? – удивленно переспросил он.

Никто другой никогда не видел ангела, который избрал его орудием Господа в борьбе за истину.

– Несколько минут назад он промчался на фоне луны на крылатом коне, точно как ты его описывал.

– Всевышний был с нами и в Эль-Асваде, – сказал Эль-Мюрид, превозмогая горечь.

Всего несколько месяцев назад, во время осады крепости его самого яростного врага Юсифа, валига Эль-Асвада, он стал жертвой шагунского проклятия. Сын валига Гарун наслал на него заклятие, причинявшее боль. И он не мог от него избавиться, поскольку главным догматом его движения являлось полное отречение от любого колдовства.

– Дети тоже его видели, Мика.

Ученик взглянул на отпрысков. Сиди кивнул, как всегда делая вид, будто это его нисколько не впечатлило. Но у дочери, все еще не носившей имени, в глазах вспыхнули восторженные искорки.

– Он там, в небе, отец. Мы не могли ошибиться.

Эль-Мюрид слегка успокоился. Ангел обещал помочь, но он в этом сомневался… Он, сам посланник Всевышнего, – сомневался. Мрачные чувства терзали душу.

– Еще несколько дней, малышка, и ты получишь имя.

Ученик уже побывал в Аль-Ремише много лет назад, когда девочка была еще младенцем. Он намеревался провозгласить Слово Господне во время Священных дней Дишархуна и окрестить дочь в Машад, самый важный Священный день. Приспешники зла, правившие Хаммад-аль-Накиром роялисты, ложно обвинили его в нападении на сына Юсифа, Гаруна, и приговорили к изгнанию. Мерьем поклялась, что ее дочь останется безымянной, пока не сможет получить имя в другой Машад, в освобожденных от ереси Святейших храмах Мразкима.

До Дишархуна оставалось несколько дней.

– Спасибо, папа. Кажется, дядя Насеф возвращается.

– Да.

Насеф развернул коня рядом с Эль-Мюридом. Они были вместе с самого начала. Мерьем и Насеф стали первыми обращенными в его веру – хотя Насефом, похоже, двигало скорее тщеславие, чем преданность мечте.