Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Предлагаю для начала ознакомиться с плодами нашего небольшого научного эксперимента.
Я выложил огурцы на тарелочку, разрезал их вдоль на половинки, посолил и потер их друг о друга. Все молча смотрели, как я священнодействую, даже Брату, который уже все это видел и даже попробовал и одобрил. Ив явно заинтересовался, а вот профессиональный прищур Мартина мне не понравился. Наверное, я сам так бы смотрел на оригинала, вздумавшего в моем присутствии разрезать и посолить… например, грушу.
Впрочем, от дегустации он не отказался. С полминуты, на большее пробной партии не хватило, в отсеке стоял дружный хруст.
– Их положено употреблять именно таким образом? – педантично уточнил Ив.
– Нет, не только. Например, можно еще добавлять в различные салаты.
– Извращение, – веско заявил Мартин, дохрустывая последний огурчик и даже пошарив по тарелке на предмет неучтенного зеленца. – У них же нет никакого вкуса. И соли слишком много. Костя, ты думаешь, это будет кто-то есть, кроме тебя?
– Не знаю, – я пожал плечами. – Пробовать надо. Послезавтра мой день рождения, вот и будет повод проверить.
– О-ля-ля, ты хочешь сделать из них салат?
– Не только из них, конечно, но с ними. По старинному рецепту.
– Это будет… trѐs interessant… весьма интересно!
Отлично! Наш главный кок на моей стороне! А что скажет Мартин? «Что скажут джунгли?!» – прозвучала у меня в голове цитата из мультика. Однако тот, ферфлюхтер вредный, выдержал классическую МХАТовскую паузу.
– Gut, Константин, – наконец произнес он с преувеличенной серьезностью, словно диагноз оглашал. – В старинных блюдах и прочих вещах ты человек знающий, плохого не посоветуешь. Санкционирую. Теперь можешь идти, а мы тут прикинем, как вписать твои Gurken в меню, чтобы сохранить баланс калорий, солей и микроэлементов.
Возможно, я бы остался послушать профессиональную дискуссию. Но тут на моей руке пробудился вирт. Это меня позвали на совещание, посвященное происшествию с двигателем. И мне пришлось пойти.
Признаться, по дороге я обдумывал фразу, небрежно брошенную Мартином, – о том, что я знаю толк в старине. Что он, черт возьми, имел в виду? Меня одолевали нехорошие и тревожные подозрения. И не понятно, то ли я, как та пуганая ворона, шарахаюсь от каждого куста или даже иллюзии такового, то ли… он и в самом деле догадывается о моем истинном происхождении или даже точно знает!
«Ужасно, когда преступление совершает врач. У него сильные нервы и опасные знания», – вспомнилась мне цитата из Шерлока Холмса. А если врач проводит расследование? Именно Мартин постоянно следит за физическим и психическим здоровьем экипажа и располагает массой конфиденциальной информации о каждом из нас. Без сомнения, он должен был бы первым заметить, что Костя сильно изменился за осень.
Что он вообще обо мне знает? Что подозревает? Правда, если бы он не только заметил, но и доложил, куда следует, то вокруг меня еще до отлета началось бы некое шевеление. А его, пожалуй, не было. Беседу с Иваном Александровичем в день отлета в Америку я бы отнес, скорее, к доводам против. Мне, по крайней мере, доверили важные сведения и зародили во мне сомнения в официальной версии.
Хотя, с другой стороны, Дэвид меня точно в чем-то подозревает. И может быть, меня не трогают по той простой причине, что я уже нахожусь на корабле и точно не покину его до конца полета?..
Так ни до чего не додумавшись, я переступил порог рубки и тут же уперся в спину долговязого Джона.
– Извини, Костя, – он отступил в сторону, давая мне проход.
Похоже, ждали только меня. В рубке находились Марк с кэпом, Дэвид, Джон с Эриком, вахтенный пилот Мичиёши и Цветан, хотя время его вахты уже завершилось. В воздухе висели сразу пять виртуальных экранов с телеметрией.
– Итак, все в сборе, – подтвердил мое предположение Коржевский. – Костя, расскажи, что произошло на вашей вахте. Постарайся дать максимальные подробности.
Я чуть прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и начал докладывать.
– Костя, ты говоришь, что переход двигателя на более высокий режим был абсолютно спонтанным? – сразу же возбужденно перебил меня Эрик.
– Да, у меня возникло именно такое впечатление. Перемена произошла мгновенно и внезапно. Никаких признаков накопления каких-либо изменений, приближения смены ритма мы не заметили.
– Их и не было, – сухо заметил Дэвид, продолжая изучать показания датчиков.
– Но это же невозможно!
Эрик сильно загрузился проблемой, и я его прекрасно понимал. Наш двигатель – это сложнейший комплексный агрегат, уникальный в своем роде. По стоимости и сложности изготовления он, по-моему, превосходит весь остальной «Одиссей», вместе взятый. Эрик был одним из тех, кто его проектировал, строил и вводил в эксплуатацию. И если оказывается, что он не до конца знает возможности своего детища, это плохо. Для всех нас.
– Это выглядело именно так, но может, мы чего-то просто не увидели, – у меня вдруг возникло новое предположение. – Не исключаю, что кто-то подтолкнул процесс извне. Или в двигателе включилась заложенная еще на Земле программа.
– Почему ты так думаешь? – спросил кэп.
– Потому что у любой аварии, любого инцидента есть свои фамилия, имя и отчество, меня так учили. Потому что, как говорил один из великих деятелей прошлого, котли сами по себе не взриваются, двигатели сами по себе не включаются!
Последнюю фразу я проговорил с характерным акцентом. Кажется, меня не поняли. Но в этот момент я внимательно следил за реакцией своих товарищей.
Кэп хмурился. Я ощущал его озабоченность. Еще бы, я практически открытым текстом заявил, что кто-то из нас занимается некими тайными и наверняка темными делишками с неясными целями.
Марк спрятался за своими инфор-очками, которые, такое впечатление, закрывали у него все лицо. Он еще и сделал стекла дымчатыми, почти непрозрачными, поэтому я не смог уловить его взгляд.
Дэвид… Он настолько невозмутим, что это вызывает подозрения. Впрочем, это нормально. Он подозревает меня в принадлежности к неким спецслужбам, я – его. И не без причины.
Джон просто созерцает и чего-то терпеливо ждет. Ему наше разбирательство совершенно не интересно.
Эрик, наоборот, возмущен и рассержен. Кому понравится такая подстава, да еще и за его спиной?!
Цветан дисциплинированно ожидает, когда к нему обратятся. Этот вопрос