Перед глазами промелькнули провода, спина почувствовала удар обо что-то твердое, и мир перестал существовать. Беспамятство вытеснило сознание из тела.

Глава 25

Шаги.

Они были едва слышны, но она знала, что шагают близко. Слух улавливал скрип военных сапог, шорох плотной ткани. Звуки, мелькающие на границе сознания. Она цеплялась за них, пытаясь выбраться из темноты. Она старалась начать чувствовать окружающее в полной мере. Ей нужна информация, иначе она не сможет полноценно осуществлять охрану двух объектов со статусом "дети". Она должна увидеть, что происходит!

Веки дрогнули. Дежурный свет тут же резанул по глазам, и ресницы сомкнулись, пытаясь спасти остатки зрения.

Мужчина прошел мимо, не заметив ее манипуляций.

Дыхание. Раз, два, три. Один идет, двое спят. Где? Кто?

Пятая проморгалась (по щекам потекли слезы), окинула взглядом из-под прикрытых ресниц окружающее пространство. Взгляд сразу зацепился за худощавую высокую фигуру мужчины. Он стоял к ней спиной, но по силуэту альфа определила, что это господин Алмазов. Однако теперь она смогла рассмотрела его лучше. Мужчина выглядел жилистым, загорелым, волосы были коротко подстрижены, на левом ухе виднелась старая рана, рассекая его напополам, на правой руке поблескивал полупрозрачный бинт из пропитанных антисептиком юлкинских волокон. Алмазов стоял между двумя короткими койками, на которых спали дети, смотря то на мальчика, то на девочку. Кончики его пальцев подрагивали. В какой-то момент мужчина приподнял руку, протянул к белокурой голове Беллы, закутавшейся в серое толстое одеяло по самый нос, но остановил движение, так и не коснувшись светлых волос, в беспорядке разметавшихся по подушке. И шагнул назад. Пятая поспешила прикрыть глаза, но продолжила внимательно вслушиваться в каждый шорох. Мужчина, не останавливаясь, прошел мимо. Через минуту в рубке активировалась голосовая связь с искином корабля. Но из разговора ничего полезного выяснить альфе не удалось: Алмазов обсуждал с компьютерным интеллектом лишь технические вопросы, касающиеся состояния космолета, и маршрут полета.

Пятая попыталась встать. Тело двигалось непривычно медленно и тяжело, но все-таки приняло вертикальное положение. Альфа прислонилась спиной к стене, у которой стояла ее койка, медленно обвела помещение взглядом. Комната имела приличные размеры. Явно не обычная каюта-спальня. Скорее всего здесь когда-то была гостиная или что-то вроде того. Две кровати, на которых спали дети, на самом деле были универсальными креслами-трансформерами. Между ними должен был бы стоять стол — но вместо него виднелась лишь металлическая ножка, впаянная в пол. От столешницы не осталось следа то ли в результате аварии, то ли еще по какой-то причине. В углу стоял невысокий шкафчик с прочными стеклянными дверцами (так называемое небьющееся стекло блестит по-особому), украшенными трещинами вопреки всем заверениям производителей о безупречном качестве товара. Кровать, на которой сидела альфа, на самом деле оказалась диваном с отломанной спинкой.

Пустая комната. Безликая. Словно кто-то вырезал отсюда все, что могло рассказать о владельце корабля хоть что-то. И наблюдение это вкупе со всем остальным не могло не тревожить симбионта. Поначалу Пятая решила, что господин Алмазов — очередной пьяница, перебивающийся редкими заработками в попытке накопить на новый ящик зиранского самогона и очередной перелет в неизвестность. Одинокий, слабый, опустившийся. Безвольное ничтожество, которое легко принудить к чему угодно, если иметь достаточно силы, чтобы врезать пару раз ему по зубам. Ничтожество, которое не жалко убить.

Как будто ей когда-то кого-то было жалко!

Странные мысли. Навеянные то ли срывом детей, то ли собственным состоянием. Недавно Белла, захлебываясь слезами, кричала: "Я хочу проснуться! Проснуться!" Бешеная погоня прекратилась, появилась пара свободных часов — и девочка выплеснула все накопившееся напряжение за время недолгой передышки. Нормальная реакция разумного организма на подобный стресс. Если бы Пятая могла завидовать, она непременно бы немного завидовала Изабелле. Совсем немножко.

Тело заболело. Внезапно, точечно. В тех самых местах, куда попадали кулаки Беллы, когда она билась в истерике в маленькой комнатке на 73 этаже торгового центра. Словно это что-то значило. Словно слова увеличивали тяжесть ударов стократно. А мысли…

Альфы не чувствуют боль. Альфы не считают издержки. Альфы…

Ему было около тридцати лет. Тому, кого она убила первым. Серокожий зиранец с редкими гниющими зубами во рту, похожем на вонючую пасть мелкого шакала с Тизанской Пустоши. Сейчас Тизань уже перестала существовать, тогда, восемь лет назад, ее вымирание еще пытались предотвратить. Глупые, бессмысленные попытки, не приведшие ни к чему хорошему.

И слезы, что текли сейчас по ее щекам, тоже были бессмысленными. Глупыми. Ненужными. Не имеющими причины и смысла.

Альфы не плачут.

Альфы не вспоминают, как к их ногам валились из морозильника разрубленные на куски тела эголюдей. Тот шакалий выродок с вонью изо рта зарабатывал на жизнь очень просто: продавал грензарцам эгочеловеческое мясо, считавшееся у тех деликатесом. Мало ли бездомных, больных и потерявшихся бродят по планетам или в открытом космосе?

Было ли это подстроено специально? Чтобы у нее даже мысли не было жалеть убитого? Но тогда, после операции, у нее вообще не было никаких мыслей. Только пустота — в голове и в груди. И холод. Бесконечный, вымораживающий изнутри.

Сейчас она тоже чувствовала пустоту. И странную, ноющую боль за ребрами. И тепло влаги, катящейся по щекам крупными солеными каплями. Живая кровь тоже теплая — своя и чужая.

Если бы она могла, она бы крикнула: "Я хочу проснуться!" Но альфы не кричат. Сейчас железы восстановят свою работу, капли перестанут стекать по щекам, и она обязательно встанет с кровати и постарается что-то сделать. Для начала хотя бы найти душ.

* * *

Мужчина, услышав ее шаги, резко обернулся. В глаза Пятой бросилась многодневная щетина, седина в волосах и два коротких шрама на щеке, под правым глазом. Знакомый незнакомец спокойно смотрел на нее карими глазами, похожими на карамель, которую варила по праздникам мать Насти. Мужчине было не меньше пятидесяти лет, и он если и был пьяницей, то не тем, которого можно легко убить.

Это его беда, не ее.

— Очнулась?

Голос уверенный, твердый, без пьяной хрипотцы. В ответ на вопрос Пятая прошла внутрь рубки, с интересом рассматривая помещение. Оно было менее безликим, чем предыдущее: рядом с большой материальной панелью управления, включающей в себя клавиатуру и кучу всяких рычагов, стояла синяя кружка с рисунком мордастого рыжего кота. На кресле второго пилота валялась пустая упаковка из-под чипсов, прижатая к сидению глубокой тарелкой с остатками засохшей еды. На одной из стен висела голограмма-постер с какой-то молодежной девчачьей группой в коротких юбочках. Постер Пятую не обрадовал. Если тело продолжит быть таким