Настоятель задумался, слишком уж четко и умно я сказал, такое от рыцаря услышать немыслимо. Но не признаваться же, что я процитировал первую же суру Корана, где заранее дается ответ на каверзный вопрос христианам, который ставит в тупик и приводит в бешенство даже отцов церкви: может ли Бог создать такой камень, который не смог бы поднять?

По дороге встретили только одного монаха, тот проводил нас с факелом к окованной железом двери, поклонился и ушел. Настоятель пропустил меня в келью, вошел следом. Дверь захлопнулась, я отчетливо услышал, как в стальные пазы вошли металлические язычки. Впечатление такое, что сработал автоматический замок.

По властному жесту отца настоятеля я опустился в деревянное кресло, бегло оглядел келью, понравилась, больше похожа на мечту любого мужчины: смесь библиотеки, мастерской и спальни. Увы, ни одна женщина не согласится жить в такой мужской мечте.

Глава 5

Отец Антиохий сел по другую сторону небольшого стола, поверхность испещрена цветными пятнами и выжженными кратерами от кислот и щелочей. На меня взглянули строгие понимающие глаза.

— Итак, сэр Ричард, — произнес он быстро, — не будем тратить время. Я был в числе зрителей на турнире и видел вас. И ваши подвиги с копьем и мечом. Впечатляет! Особенно то, что в вас не было сатанинского гнева или обуревающей гордыни, что вроде бы неизбежна…

— Спасибо, — ответил я с легким поклоном, — но я сразу к делу. Можно?

— Да, мы умеем ценить время. Прошу вас.

— Король Барбаросса жив, — сообщил я. — Я успел увезти его…

— Говорят, он был ранен смертельно?

— Я паладин, — напомнил я. — Господь даровал мне силу исцелять больных и заживлять раны. Так что король сейчас прячется в лесу…

— Где?

Я виновато развел руками.

— Простите, ваше преосвященство…

— Понимаю, продолжайте.

— По просьбе короля… простите, по велению короля я отправился собирать его союзников, но, увы, у первого же вроде бы верного королю вассала наткнулся на заговор…

Он слушал очень внимательно, за все время задал только пару вопросов, как мне показалось, совсем незначащих, но во время моего рассказа начал поглядывать на меня как-то странно, однажды усмехнулся чему-то, в глазах заблистали искорки, а погасил их явно усилием воли, когда заговорил строгим, деловым голосом:

— Вы правы, сэр Ричард, необходимо поддержать законного короля. Конечно, в отношении Барбароссы это звучит весьма глупо. Но он, свергнув предыдущего короля, вполне легитимного, двадцать лет правил королевством так, что люди забыли о вторжениях воинственных соседей, постепенно богатели, земли очистились от нежити, а церковь успешно изгоняла последние остатки нечисти и безверия. Так что он и для нас вполне законный король. Даже если переворот ограничится только захватом власти герцогом Ланкастерским, страна увязнет в трясине междоусобицы. Как этого не понимают крупные лорды!

— А как насчет Каталаунской Девы? — спросил я. Он вздохнул, развел руками.

— Она в самом деле защищает. Хотя, конечно, официальная церковь все больше склоняется, чтобы объявить святого Симона Волхва раскольником, а то и отступником. Вы ведь улавливаете разницу, не так ли?

— Да-да, конечно, — ответил я с самыми честными глазами.

— Может быть, — продолжал он, — даже еретиком. Однако народу непонятны эти высшие интересы церкви. Гораздо понятнее, что Каталаунская Дева не подпускает к себе нечисть, магия здесь не действует, скот не болеет, дает хороший приплод, саранчу не видели столетиями… Без Каталаунской Девы королевство рухнет, настолько все привыкли полагаться на нее…

— Тогда, может быть, пусть увозят? — предположил я. — Люди должны учиться жить без костылей.

Он взглянул на меня остро.

— Интересный, но очень сложный вопрос… Вы не заканчивали богословский факультет?.. Нет? Странно… Во всяком случае, если изымать Деву, то очень осторожно. Если же ее вывезут чужаки, то они же зальют здесь все кровью. Мы не должны допустить захвата власти… если это в наших силах, во что я, честно говоря, не очень-то верю. Ладно, вы устали, отдохните остаток ночи, а я созову святых отцов на совет.

Он хлопнул в ладоши, из-за портьеры появился молодой монах с опущенной головой и сложенными на груди руками.

— Брат Дионий проводит вас в келью, — сказал настоятель. — Отдыхайте. Утром мы сообщим решение.

Брат Дионий поклонился мне со всем смирением, молодой бледный вьюнош со взором горящим, пусть не очень ярко, но это ведь не народовольцы, здесь оружие иное и свет не факельный, а кротко-лампадный. В любом случае и те и другие лучше, чем остальная серая масса, у которой припекает совсем в других местах, не буду уточнять, я же в монастыре…

Мы прошли через главный зал, огромный, свод уходит в небеса, дробится арками и мостиками на множество сводов. С потолка свисают огромные люстры, я бы назвал их обыкновенными тележными колесами, на обода которых прилепили по несколько дюжин свечей. Эти колеса на длинных толстых веревках опускаются из-под самого купола, что утонул бы в темноте, если бы через окна не просвечивало небо.

На моих глазах один из монахов помахал руками, одно из колес опустилось, монах прилепил свечи и зажег, колесо снова поднялось. На этот раз я рассмотрел на галерее человека, что крутил ворот.

— Красиво, — заметил я.

Монашек оживился, на бледных щеках проступил румянец.

— Это еще не самое красивое…

— А что еще?

Он молча провел впереди рукой, словно раздвигая невидимый занавес. Мы как раз вступили в следующий зал, здесь колесные люстры подвешены выше, а свечей больше, так что освещены и стены. Я вертел головой, ощущение, что попал в Зорр: стены из грубых блоков, едва-едва отесаны, свод поддерживают голые массивные колонны, везде серый или темный камень. Даже эти колеса-люстры сделаны как будто нарочито грубо, выказывая презрение к суетному миру, жаждущему сиюминутных удовольствий, когда нужно думать о вечном, о душе, о пути к Богу…

Я зябко повел плечами. По широкой лестнице из светло-серого камня, конечно же, никакого намека на ковер или даже циновку, спускается факельная процессия: один за другим монахи в черном. Все одинаковые, даже факелы держат строго параллельно стенам. Капюшоны, против обыкновения, заброшены на плечи, однако даже эти открытые лица показались отлитыми в одной форме: строгие, худощавые, с запавшими глазами и выпирающими скулами, с плотно сжатыми губами.

Дисциплина, мелькнуло восхищенное. Это же какое воинство: фанатичное, целеустремленное! Настоящие солдаты партии.

В уголке зала двое дюжих монахов с усилием крутят огромное колесо, нижняя часть уходит в ящик, там трещит, лопается, иногда стреляет быстрыми синими дымками.

— Электричество, что ли, — пробормотал я. — Небесный огонь воруете?