Он торопливо покачал головой.

— Как можно, мы же сами слуги церкви!

— Тогда да, — согласился я. — Тогда можно.

Еще зал, в этом от обилия свечей зарябило в глазах, пол залит морем огня. Я невольно прищурился, не сразу разглядел, что тысячи свечей расставлены по мозаичному полу в каком-то порядке: по две свечи рядом в центре темных квадратов, по одной по краям, еще по добавочной на стыках, и так по всему залу.

Брат Дионий сказал с извиняющейся улыбкой:

— Это для святых таинств…

Но глаза отводил, я сам ощутил укол в сердце, что-то подобное таинство слишком близко к ритуалу вызывания чего-то сверхъестественного. И пусть сатанисты вызывают Дьявола, а эти вызывают… архангелов, самого Господа Бога?.. но суть не меняется, под угрозой сам принцип самостоятельного противостояния человека Злу, Тьме и Сатане.

— Епископ знает? — спросил я.

Он ответил торопливо, все еще не решаясь взглянуть мне в глаза:

— Зачем обременять занятого человека всякими мелочами?

— Это… мелочь?

Он наконец решился поднять на меня взор, в покрасневших глазах скорбь и мука.

— Сэр паладин, не все столь несгибаемы, как вы, так что не спешите судить. Если возникает сомнение в наших… поступках, лучше поговорить с отцом Антиохием. Он ответит на все вопросы. Поговорите с ним с открытым сердцем, без всякой предвзятости…

Без всякой предвзятости, повторил я про себя. Вроде бы и правильно, и в то же время слышится что-то коварное. Так, на грани ультразвука, самым краешком чувств, но все же чуть-чуть тревожит. Как будто призыв к полной свободе, где вместе с отказом от всяких вредных обязанностей освобождаемся и от таких химер, как совесть, честь, достоинство, верность… Человек должен быть предвзятым. Нельзя без всякой предвзятости рассуждать: можно ли читать чужие письма, есть только один ответ — нельзя. Без всяких обоснований. Нельзя, нехорошо, недостойно.

Мне показалось, что идем слишком долго, даже с моим полным отсутствием чутья направления и то ощущаю неверность, а брат Дионий указывал то на одно, то на другое, особенно начал расхваливать монастырскую школу, которая довольно быстро перерастает в самостоятельный факультет.

— Ученье — свет, — щегольнул я мудростью, — а неученых — тьма!

— Как-как? — переспросил он. — Надо записать… Свет веры способен разогнать любую тьму, но любой факел освещает только вокруг себя. Надо, чтобы этих факелов было много, тогда тьму невежества вытесним, и настанет всеобщее счастье…

— Да-да, — поддакнул я. — Как только все станут грамотными, так сразу… Правда, тьма тоже движется со скоростью света, только в обратном направлении. Ну это так, к слову.

Я заметил, что по кельям, мимо которых мы прошли вроде бы случайно, даже ночами готовят к отправке в другие регионы колбы со святой водой, упаковывают связки чеснока, серебряные стрелы, в коридоре я видел целые штабеля остро заточенных осиновых кольев. БратДионий, перехватив мой иронический взгляд, недовольно поморщился.

— Когда доходит до дела, надо, чтобы все было под рукой. Нередки случаи, когда вампиры или нечисть ускользали из-за того, что не находилось ни серебра, ни даже осинового кола.

— Дорога ложка к обеду, — согласился я.

Пахло химикатами, а в одном месте так мощно дохнуло серой, что мог бы подумать насчет ада, но я помню, что порох тоже изобрели и составили в монастыре. Монах по имени Шварц создал сие эпохальное творение, так что я лишь повел носом и сказал благочестиво:

— Свет разгоняет тьму, но не разгоняет вонь.

Брат Дионий сказал виновато:

— Это временное… Работаем над рафинированием.

Над одним из столов полыхает зеленое пламя.

Я присмотрелся: поверхность абсолютно ровная, как стекло, гореть нечему, однако уже в двух шагах ощутил сильнейший сухой жар. В зале довольно тесно, монахи трудятся как муравьи, однако этот стол занимает больше места, чем ему бы полагалось.

Брат Дионий перехватил мой взгляд.

— Этот огонь, — сказал он почтительно, — зажег двести лет тому один из наших монахов. Но не успел объяснить и описать процесс: его с важной миссией к папе. Если бы мы знали, что нам самим не удастся, то задержали бы, а так он отбыл, а огонь все горит… странный, необычный. Его не залить даже святой водой, не говоря уже про речную или морскую…

— Одеялом накрывать пробовали?

Он кивнул, ничуть не удивившись.

— Да, конечно. Чтобы не дать доступа воздуха? Вы смышленый… брат паладин, если такая тайна вам доступна. Видимо, у вас высокая степень посвящения?

— Высокая степень доступа, — поправил я скромно. Он не понял термина, отчего в глазах и на лице почтительности только прибавилось.

— Возможно, вам даже открыто, почему не гаснет? Увы, ничто не удалось, горит… Пробовали даже песком, сто сорок мешков занесли, засыпали вместе со столом… руки бы вырвать тому, кто посоветовал! Песок раскалился, начал течь, как вода, превращаясь в такой странный студень, что отец настоятель распорядился даже насчет всенощной молитвы, из-за чего потом стыдился, ибо такие поступки, как он сказал, — попытка заставить высшие силы служить нашему ничтожеству… Он даже епитимию сам на себя наложил! Уж и не знаю, каких трудов стоило потом выгрести этот застывший студень, который с таким трудом разбивали каменотесы! А сейчас у нас нет свободных людей, чтобы занимались разгадкой такого огня.

По ту сторону стен загремело, по залу метнулись сполохи. За окном заблистали молнии. Ветер снаружи бушевал и пытался забрасывать в окна капли дождя и сорванные листья. Я порадовался, что успел добраться до грозы. Брат Дионий гордо указал в окно: на фоне черного неба высится часто озаряемая сполохами высокая башня. На остроконечной верхушке вспыхивает в синем трепещущем огне железный шест, молнии одна за другой тянут к нему трепещущие нити из небесного огня.

— Громоотвод? — сказал я понимающе. — Да, Господь Бог бывает иногда невнимателен. Может шарахнуть и по своим.

Брат Дионий покачал головой, его распирало от гордости.

— Не совсем, — сообщил он таинственным шепотом. — Эту силу на последнем церковном совете признано считать не дьявольской, а угодной Богу. Теперь она вертит колеса… там в подвалах, а также… словом, запасается впрок.

Я тихонько присвистнул, брат Дионий с удовольствием смотрел на мое пораженное лицо, потом тень сомнения мелькнула в глазах.

— Что же вы не креститесь, сэр рыцарь?

— С чего бы? — удивился я. — Вы обуздали небесное электричество, самую чистую силу, какая только есть в этом мире… Чего креститься, я вас поздравляю!

Он вздохнул.

— Спасибо. Но у нас были такие долгие дебаты… Отец Зосий, к примеру, вообще покинул монастырь, заявив, что кощунственно красть огонь с небес. Есть и среди нас недовольные, увы…