class="p1">Так хотелось материться, что я закусил губу. Нельзя, с судьи станется посадить меня на горчичник.

Практически сразу свой второй гол, и опять с подачи Сэма, забил Дзюба. На радостях он стал прыгать и что-то кричать трибунам. Ну, Тёма, он такой, заводной… И тут же словил желтую карточку. Мол, провокация.

Какая провокация? Это судья просто три-два раз! Полный три-два раз!

У-у-у, какая толкучка началась в середине поля, чуть не до драки. Сэм просто толкнул бельгийца, но тот упал плашмя, за лицо держась. Какое лицо? Толчок в плечо был!

Свисток судьи. Желтая карточка Сэму. Недовольный вой трибун, которые все видят.

Он нас так всех на горчичники подсадить решил, что ли? Это что за игра, если желтые — нападающим раздал?

Началась атака на наши ворота, и стало не до негодования. Надо сосредоточиться на игре и всеми силами не дать себе забить. Передача, передача. Наши полузащитники сместились к моим ворота,

С трибун свистели. С трибун скандировали что-то про бельгийцев и громко аплодировали каждому их падению. А потом стали и судье свистеть и хлопать. Он свисток — на трибунах рёв. Он карточку — свист и проклятия.

Их правый крайний получил пас и рванул по флангу. В штрафной уже маячили три голубые футболки бельгийцев, ждущих навеса.

Мяч действительно взмыл в воздух, и в этот момент в моей штрафной началось настоящее столпотворение. Я рванул вперед, когда мяч начал падать точно в гущу игроков.

Прыгнул, поймал круглого, намертво прижимая его к груди.

В этот момент тот самый темнокожий парнишка-«Хищник», не успев затормозить, влетел в меня всем телом. Острая боль пронзила ключицу — его бутса попала точно в кость. В глазах потемнело, захлестнуло отчаянье — так уже было, я точно знаю, что значит эта боль! Я катался по газону, не выпуская мяч, а надо мной толпились наши и бельгийцы. Виновник моей травмы вместо того, чтобы извиниться, попятился ближе к судьям, рассчитывая, что его будут убивать.

Неужели перелом? Наше везение кончилось? Трибуны так ревели, негодуя, что я зажал уши, скрутившись калачиком.

Только не прелом! Если я выйду из игры, все пропало!

Глава 25

Скрытые резервы

Боль в ключице вытеснила свист и вой трибун, запоздалый свисток арбитра, потом — еще свисток, голоса ребят из нашей сборной — звуки будто закружились в водовороте, смешиваясь и растворяясь друг в друге. Осталась только боль — сперва резкая, потом — пульсирующая, и лишь спустя время накатило отчаянье. Приживая руку к ключице, я разлепил веки. Надо мной нависали головы защитников. На заднем плане Сэм толкался с темнокожим парнем, который меня ударил, на Бекханове висели Джикия и Руслан Топчи.

Судья растерянно замер, с ужасом глядя на беснующиеся трибуны и решал, как поступить. Размахивая руками, Карпин что-то ему объяснял, а рядом покачивался с пятки на носок Бердыев, готовый при надобности осадить Георгиевича.

Наконец судья решительно зашагал к нарушителю, взмахнул красной карточкой. Я закрыл глаза. Ну, хоть так. Нарушение столь очевидно, что невозможно закрыть на него глаза.

Болельщики радостно взревели, свист затих. Я сомкнул веки, боясь посмотреть внутренним взором, что у меня с ключицей, подвигал лопаткой, и это отозвалось резкой болью.

— Ты как, Саня? — вернул меня в реальность голос главного тренера.

Я сел, все еще прижимая ладонь к ушибленному месту, хрипнул.

— Нормально.

Парни расступились, пропуская Непомнящего ближе, он нахмурился. Глянул на приближающихся медиков — с одной стороны, и нашего врача-одаренного — с другой.

Поднимаясь, я вскинул руку, останавливая местных медиков. Им нельзя меня осматривать. Если выявится перелом, меня сто процентов отстранят. А так, если там трещина, попытаюсь ее зарастить собственными силами и к финалу буду огурцом…

К финалу, ха! Без меня на воротах у команды огромный шанс проиграть, пусть они и остались в большинстве. Нет никакой гарантии, что судья не удалит кого-то из наших, а то и двоих. Так что лечиться надо уже сейчас, но когда…

И тут до меня дошло, что одновременно прозвучало два свистка: один — нарушение, второй — на перерыв. У меня есть целых пятнадцать минут, и есть шанс прийти в норму. Но останутся ли силы на игру? Не израсходую ли я все резервы?

Наш врач-бээровец протянул мне лед, я мотнул головой и побежал в раздевалку. Каждый шаг отдавал болью, перед глазами плясали цветные круги, и приходилось придерживать руку.

Сэм рванул за мной.

— Сильно больно? — спросил он. — Ты вообще как?

— Нормально, — ответил я.

В раздевалке пока был только Тихонов и запасные, которые вскочили со скамеек, устремили взгляды на меня.

— Саня… — пробормотал Микроб с надеждой.

— Десять минут меня не трогать. Никому, — распорядился я и закрылся в душевой. Кое о чем вспомнил и обратился к Микробу: — Федор, есть батончики?

Он кивнул, все понял, и его напряженное лицо разгладилось

В душевой я привалился спиной к стене, сполз, сосредоточился на ощущениях и попытался разжечь огонь за грудиной. Он отозвался не сразу — боль мешала сосредоточиться. Искра вспыхнула и погасла. И следующая погасла. Лишь на третий раз удалось. Когда световой сгусток достиг размера кулака младенца, я силой мысли направил жидкий огонь по артериям и венам — к ключице.

Наверное, так смотрится диагностика с помощью контрастного вещества. В месте ушиба виделось черное пятно. Усилием воли я раз за разом толкал туда огонь. Сначала ничего не получалось: будто магма, золотистое сияние обтекало место повреждения. Но постепенно сосуды восстанавливались и пропускали целебный свет дальше, и дальше, и дальше. Понемногу чернота посветлела, сделалась бурой, потом — темно-коричневой, и стало видно, что перелома нет, но повреждена надкостница и мягкие ткани.

Не фатально. Но ушиб серьезный, мышцы и связки отечны, волокна местами разорваны.

Закружилась голова, солнце за грудиной побледнело, но я удержал контроль и снова и снова направлял жидкий огонь к ключице, пока боль не утихла, а место удара не приобрело светло-оранжевый оттенок. Не полное выздоровление, но близко к тому.

Так, вроде все. Я открыл глаза, поднял руку, повращал плечом, отжался несколько раз. Вроде нормально, боли нет, но и силы в конечности нет. Да и обострять чувства нельзя — есть вероятность истощиться и упасть в обморок.

Когда я вышел, все с тревогой смотрели на меня. Только Макс, наш третий вратарь надеялся, что его выпустят вместо меня.

— В норме, — сказал я, поднял руку, упал, отжался.

Карпин