им эффективно управлять страной, а также пойти навстречу великим державам, требовавшим решить армянский вопрос. Младотурки могли разыграть и второй вариант — провести столь привычные Для осман показательные репрессии, уничтожить пастырей национализма, чтобы привести к покорности их паству. Неуклюжая попытка пойти по пути компромисса была хотя бы обозначена: в середине 1914 г. в Турцию приехали европейские представители — норвежец и голландец. Наблюдатели от великих держав пожелали выяснить, как осуществляются реформы в центральной и восточной Анатолии. Иттихадисты всячески чинили им препятствия, но не желали ссориться со всей Европой. В то еще мирное время у них пока не было возможностей провести кровавые чистки и спрятать концы в воду.

В следующий раз инспекторы отправились домой, не успев ничего проинспектировать. В августе 1914 г. разразилась Первая мировая война, которая вбила стальной клин между европейскими державами. 2 августа Турция подписала тайный договор с Германией и вскоре выступила на стороне Тройственного союза. Для Турции было совершенно логичным войти в альянс именно с Германией, поскольку она была единственной великой державой, не покушавшейся на турецкую территорию. Британия традиционно поддерживала Османскую империю, но в 1880-е гг. с молчаливого согласия России стала прибирать к рукам азиатский континент. Партия «Единение и прогресс» переоценила силу Германии — как и Германия, младотурки сделали ставку на этатизм и милитаризм, а не на либерализм, и германская мощь не вызывала у них сомнений. Диссидент от младотурков Бацария считает, что союз с Германией был импульсивной импровизацией наиболее радикальных младотурков, которым важнее было ввязаться в драку, чем не спеша подумать о ее последствиях (Karpat, 1975: 297). Но Карш и Карш (Karsh & Karsh 1999: гл. 7) не сомневаются, что радикалы, направляемые властной рукой Энвера-паши, верили в возрождение Турции с помощью войны; их союз с Германией был осознанным и трезвым расчетом. Если Германии суждено победить, то надо присоединиться к ней как можно раньше, чтобы принять участие в дележе трофеев среди первых. И когда соседняя Болгария встала на сторону немцев, у младотурков исчезли последние сомнения. Что касается самой Германии, то союз с Турцией сулил ей драгоценный стратегический подарок — Босфорский пролив, запирающий Черное море так, что ни Англия, ни Франция не смогли бы оказать помощи России на море (Djemal Pasha, 1922: 113–115; MacFie, 1998: гл. 5, 6). И действительно, это удалось сделать благодаря немецкому флоту, турецкой береговой артиллерии и мужеству турецкой пехоты, разгромившей английский десант на полуострове Галлиполи. В первую неделю после заключения тайного договора с Германией младотурки решили в последний раз попытаться провести План А. Они подвергли армян испытанию на верность. Партия «Единение и прогресс» предложила лидерам армянских националистов организовать восстание среди кавказских армян Российской империи. Если бы это удалось, то, по уверениям турок, завоеванная территория стала бы землей обетованной для всего армянского народа, их полноправной автономией под турецким протекторатом. Армянская делегация ответила отказом, указывая на то, что во время войны армянский народ, разделенный государственной границей, обязан хранить верность государству-метрополии (Jafarian, 1989: 76). У армян на это были резоны, ведь в случае восстания против могущественных империй они были бы попросту смяты и той, и другой стороной. Очевидным было и то, что, выбирая из двух зол меньшее, армяне выбрали Россию, а не осман, столь беспощадно расправившихся с ними совсем недавно. Вот детские воспоминания одного армянина из турецкого Сиваса: «Взрослые говорили — придут наши христианские братья из России и спасут всех армян Анатолии» (Bedoukian, 1978: 7; см. Jafarian, 1989: 41–44; Kazanjian, 1989: 48). Конечно, осовремененная система миллета, система традиционных многовековых привилегий для армян, могла бы укрепить их единство с турецким государством. Но теперь армянские радикалы желали свободы от власти центра и вступили в роковое противоречие с иттихадистами, насаждавшими централизацию по той простой причине, что на их глазах децентрализация привела к потерям значительной части турецких территорий. В 1914 г. они были правы. Региональная автономия привела бы к сецессии — армяне требовали не чего-нибудь, а собственной государственности. По пути автономизации шла и Европа. Для национал-радикалов армяне были политическими врагами государства и этническими врагами туранской нации. Экзамен на лояльность оказался для армян слишком тяжел и они его провалили. Иттихадисты знали почему: из-за армянской жадности и националистического эгоизма.

Османская империя официально вступила в Первую мировую войну в октябре 1914 г. В манифесте были заявлены и ее цели: «уничтожение московитов» и «единение всех народов нашей расы», то есть туранцев. Четыре нетурецких члена кабинета в знак протеста подали в отставку. Великий визирь (знатный египтянин по происхождению и очень сомнительный младотурок), поколебавшись, остался. Отставки усилили влияние иттихадистов в правительстве. Скверно управляемая турецкая армия воевала мужественно и часто успешно. Британский экспедиционный корпус потерпел неудачу в Месопотамии. Высадка английского десанта в Галлиполи была провалена. Как выяснилось, государство было способно к обороне, но на Кавказе произошла катастрофа. В январе 1915 г. 3-я армия Энвера-паши была полностью разгромлена. Его попытка завоевать российские земли оказалась столь же безрассудной, как и его мечтания о создании Туранской империи (Stuermer, 1917: 76–77). Лишь четверть из 90-тысячной армии вернулась в Турцию. И только очень суровая зима помешала контрнаступлению русских. Около 150 тысяч российских армян вызвались служить в царской армии, некоторые из патриотизма, другие — выбрав Россию как меньшее зло. Третьим было нужно оружие, чтобы сражаться потом за армянское национальное дело. Некоторое количество турецких армян, среди которых были и опытные бойцы, перешли границу и присоединились к русским. По армянским источникам, их было от одной до двух тысяч, по более достоверным данным — не менее 5 тысяч, а по подсчетам Генерального штаба Турции — от 6 до 15 тысяч (Chalabian, 1988: 218–229; Documents on Ottoman-Armenians, 1983: II: 13, 45–46, 63). Оценка Дероджи (Derogy 1986: 44) -5-8 тысяч — кажется нам наиболее близкой к истине. Но о какой бы цифре ни шла речь, она ничтожна по сравнению с 200 тысячами армян, призванных в турецкую армию. И лишь немногие из них дезертировали. Хотя на стороне русских сражалось мало армян, русские их очень ценили. Армяне знали местность, расположение турецких частей, они пользовались симпатиями местного населения. Кавказ был для Турции самым опасным направлением за всю ‘ войну, вплоть до революции 1917 г., когда русский фронт рухнул, и армяне усугубляли эту опасность.

Радикализация Османского государства, армянское (пусть и численно незначительное) участие в войне против Турции стали причиной новой эскалации насилия; на сей раз кровавые чистки были направлены исключительно на армян. Армяне казались более опасными и при этом более уязвимыми, чем греки