хорошо известная во всех уголках Испании, подняла меня на этот уровень. Точнее… опустила. Мэтью, я говорила тебе, что изловила трех ведьм. Два человека, которых я так называю, были врагами государства, и по моим показаниям их казнили. Третий человек… отличался от них. Это была женщина из маленькой деревушки. Она продавала якобы волшебные зелья всем, кто готов был их купить, и проводила сатанинские ритуалы. Вдобавок ко всему, она заманивала детей из других деревень к себе. Полагаю, обещая им сладости, она убивала их и использовала их кровь и измельченные кости в своих зельях и заклинаниях. Была ли она настоящей ведьмой? Я не знаю, но она взывала к сатане, когда ей на плечи накинули веревку. Она убила не меньше восьми детей, насколько я смогла выяснить. Так что… как я уже сказала, она отличалась от остальных.

Камилла некоторое время помолчала, собираясь с мыслями. Ни Мэтью, ни Профессор не произносили ни слова. Когда она продолжила, ее голос задрожал, а лицо исказилось от боли и мучительного чувства вины.

— Два политических отступника, против которых я свидетельствовала… были обычными гражданами, которые бросали правительству вызов своими памфлетами. Мне заплатили за эту работу. Власти сказали мне, что, если я ее не выполню, то просто исчезну. Сначала я решительно отказывалась им помогать. Они отвели меня в одну из старых пыточных камер под очень известным собором и на примере пойманного воришки показали, что можно сделать с человеческим телом, прежде чем даровать ему милосердную смерть. Они хотели, чтобы я назвала себя Камиллой Эспазиель, дочерью Копья. И я это сделала.

Мэтью тяжело вздохнул, но не стал перебивать ее.

— Затем, — продолжила она, — их внимание привлекли зеркало и книга. — Она натянула пугающую кривую полуулыбку. — Тебе не кажется, что эта самая отвратительная из ироний? Государство, преследующее так называемых ведьм ради политической выгоды, заинтересовывается предметом, с помощью которого можно призвать силы Преисподней. — Ее улыбка угасла. — Я не знала, что делать с Андрадо и солдатами, — сказала она, — Андрадо было приказано привезти зеркало, если его найдут, а он был предан правительству, как безмозглая собака. Но теперь, когда его и остальных нет, я могу сделать то, что планировала. На что надеялась. Если мы найдем Бразио Валериани и зеркало, то оно покинет Италию. Оно должно быть уничтожено до того, как его сможет заполучить любое из правительств. Теперь, когда Андрадо больше нет, я могу вернуться в Альгеро и сообщить, что зеркало попросту не нашли, а также сфальсифицировать доказательства, что оно действительно было уничтожено много лет назад. Отправят ли они еще кого-то на поиски? Может быть. Вот, почему мы должны сделать так, чтобы следов зеркала никогда не нашли. Ты меня слышишь, Мэтью? Никогда.

Мэтью подождал, пока ее тяжелое дыхание успокоится. Она с трудом приходила в себя после этих явно тяжких воспоминаний.

— Значит, ты веришь, что сила зеркала может быть реальной? — спросил он.

— Я воздержусь от суждений на этот счет. Но, если мы его найдем, я должна сама его испытать.

— Что? Зачем? — встрепенулся Мэтью.

— Я же тебе сказала, я хочу знать, был ли мой отец безумным убийцей. Когда я была ребенком, а потом росла, мне казалось, что все жуткие истории о нем правдивы. Потом… после случая с той женщиной, что убивала детей… я подумала, что в мире есть чистое зло, природу которого я неспособна постичь. Да, в мире есть и человеческое зло, частью которого мне самой пришлось стать. Разумеется, Николас Себастьян Эспазиель мог казнить множество невинных душ. Но, возможно, некоторых из них называли ведьмами не просто так? Кто-то из этого легиона мог и вправду заключить сделку с Преисподней и получить силы в обмен на это? Ты говоришь, что человеческого зла в мире более чем достаточно, чтобы с ним бороться. Я с этим согласна. Но есть ли что-то еще? Что-то в самой глубокой тьме, что дергает за ниточки? Я должна знать, может ли это быть правдой. Я не смогу полностью оправдать Копье и считать его невиновным… но, если я встану перед этим зеркалом и получу ответ на свой зов, я буду знать, что мой отец мог быть не только безумным убийцей. По сути, я хочу взглянуть в лицо аду. И после этого я хочу уничтожить зеркало, чтобы ни одна живая душа никогда не смогла к нему прикоснуться.

— Вдохновляющая речь, синьорина, но в вашем меде засела муха, — сказал Профессор, прищурившись. — Что вы почувствуете, если ваш зов останется без ответа? Если это просто кусок стекла, который будет стоять там и смотреть на вас? Сойдете ли вы с ума в тот момент или попытаетесь наложить на себя руки из-за трагической истории вашего отца? — Камилла замешкалась, и Фэлл добавил: — Я бы сказал так: его история — не ваша. У вас одна фамилия, но, если говорить поэтично, у вас не одна вина на двоих. Так что… если зеркало — это просто кусок стекла, что тогда?

— Тогда я продолжу миссию, — твердо ответила она. — Кем бы ни был мой отец, я все еще его дочь. Мне надлежит вернуться в Испанию и подготовить отчет, которого от меня ждут. А после я уеду.

— А они позволят тебе уехать? — спросил Мэтью.

На это у Камиллы ответа не нашлось. Она отошла и вернулась на свое место рядом с Хадсоном.

Чуть позже полудня повозка свернула на другую дорогу, и Хадсон объявил:

— Мы прибыли.

Мэтью выглянул наружу и увидел довольно большую деревню — намного больше Санто-Валлоне, с центральной улицей и несколькими ответвлениями по обеим сторонам. Под ярким солнечным светом белые каменные домики с красными черепичными крышами и яркими навесами над дворами и садами казались еще насыщеннее. Несколько жителей, проходящих по улицам, с вежливым любопытством наблюдали за незнакомцами.

Мэтью заметил вывеску с изображением летящего белого голубя и сообразил, что это, должно быть, местная таверна. Справа, на боковой улице, стояла небольшая церковь, сложенная из коричневых и белых камней и увенчанная небольшой колокольней. В целом это была процветающая и густонаселенная деревня, и Мэтью возблагодарил звезды за то, что война не затронула, не сожгла и не разрушила это место.

Чуть дальше дорога шла под уклон и переходила в длинные ряды обширного виноградника, взбирающегося на дальние холмы. Повсюду виднелись крупные гроздья винограда, готовые к сбору урожая. Кажется, для