И как странно, что полное имя Пип – Пьюрити. Безгрешность. (В резюме она назвалась Пип Тайлер, но Лейла просмотрела и приложение к ее диплому.) Имя показалось Лейле уместным, хотя она не вполне понимала почему. Разумеется, физически невинной Пип не была: в Денвере она жила с бойфрендом, о котором решительно отказывалась говорить – сообщила лишь, что он музыкант и зовут его Стивен. В Окленде обитала в убогих условиях вместе с немытыми анархистами, и фотографии с устроенного Коуди Флайнером пикника были добыты противозаконно, хакерами. Лейла задумывалась: может быть, невинность, которую она чует в Пип, это ее собственная невинность в двадцать четыре года? Тогда она понятия не имела, как мало искушена, но теперь она ясно видела это в Пип.

Ей хотелось стать для нее хорошим феминистическим образцом для подражания, дать Пип наставление, какого ей самой в том возрасте никто не дал.

– Парадокс интернета, – заметила она как-то за ланчем с Пип, – в том, что он, казалось бы, очень упростил работу журналиста. За пять минут можно выяснить больше, чем в прежние времена за пять дней. Но при этом интернет убивает журналистику. Нет замены журналисту, который оттрубил в профессии двадцать лет, оброс источниками, умеет различать, где есть сюжет, а где им не пахнет. Google и Accurint помогают нам почувствовать себя крутыми, но лучшие сюжеты можно найти только “в поле”. Источник обронит фразу – и вдруг понимаешь, где собака зарыта. Вот тогда-то я чувствую себя по-настоящему живой. За компьютером я только полчеловека.

Пип слушала внимательно, но уклончиво. Похоже, она, как многие нынешние выпускники колледжей, предпочитала воздерживаться от слишком определенных суждений, чтобы не показаться, с одной стороны, несовременной, с другой – непочтительной. Вдруг Лейле пришло на ум, что Пип едва ли невинное дитя, что на самом деле она искушеннее самой Лейлы – ведь она и ее ровесники отлично понимают, сколь безнадежно загубленный мир они наследуют, – и что если кто тут наивен, то сама Лейла. И все-таки она надеялась, что сквозь сдержанность Пип еще можно будет прорваться, что это всего лишь стиль, свойственный ее поколению.

Пип либо совсем не брала в рот спиртного, либо пила слишком много. Лейла время от времени водила ее в рестораны, чтобы подкормить, но пила при этом одна. Однако на прошлой неделе, в четверг, Пип вдруг заказала за ужином бокал вина и в две минуты его осушила. Затем точно так же расправилась со вторым бокалом и спросила, не будет ли Лейла против, если она закажет бутылку; смешно, но предложила за нее заплатить. Часом позже бутылка была пуста, к еде Пип едва притронулась, и глаза у нее были на мокром месте. Лейла потянулась к ней через стол, коснулась рукой раскрасневшейся щеки.

– Милая моя, – сказала она.

Пип выскочила из-за стола и скрылась в туалете. Вернувшись, спросила, нельзя ли будет поехать к Лейле домой, только один раз, только сегодня, и заночевать у нее на диване или где угодно.

– Милая моя, – повторила Лейла. – Что случилось? Не хотите со мной поделиться?

– Ничего не случилось, – ответила Пип. – Просто мне тут очень одиноко. Я скучаю по маме.

О ее маме Лейла предпочитала не думать.

– Если хотите у меня переночевать, поедем, – сказала она, – но вам нужно кое-что знать о моей ситуации.

Пип торопливо кивнула.

– Или вы уже о ней слышали?

– Кое-что.

– При обычном раскладе я бы провела эту ночь у Тома – полагаю, это входит в то, что вы слышали. Но это не лучший вариант, мне кажется.

– Понятно. Зря я спросила.

– Нет! Очень хорошо, что вы спросили. Есть другое место, где я как бы на правах гостьи. Если вы не против пробраться тайком…

– Я даже не знаю…

– Я бы не стала предлагать, если бы что-то было не так.

Дом Чарльза находился в трех кварталах от университетского здания, где шли занятия по литературному творчеству. Он мог бы ездить на работу в инвалидном кресле, мог бы и выйти на пенсию, но предпочитал проводить семинары и консультации на дому. Дом был его логовом, которое он старался покидать как можно реже; лучше, говорил он, быть полновластным правителем на двух тысячах квадратных футов, чем жалким инвалидом-колясочником во внешнем мире. Он неплохо контролировал функции кишечника, у него были крепкие плечи и хороший пресс, и с креслом он управлялся очень ловко. Пил по-прежнему слишком много, но все же поменьше, потому что намеревался прожить долго. Паралич он в какой-то мере отождествлял с враждебным ему литературным миром, который, полагал он, теперь еще сильнее желает его скорейшего ухода со сцены; такого удовольствия он доставлять никому не собирался.

Лейла по-прежнему проводила у Чарльза каждый второй уикенд, но спала отдельно. У нее имелась своя небольшая комната в начале коридора, ведущего к спальне “большого кота”. Она предпочла бы провести Пип в дом тайком, но когда они остановились на подъездной дорожке, было всего десять и в гостиной горел свет.

– Ну что же, – сказала она. – Кажется, вам предстоит познакомиться с моим мужем. Вы к этому готовы?

– Любопытно, честно говоря.

– Настоящая журналистка.

Лейла постучала во входную дверь, отперла ее и сунула голову внутрь предупредить Чарльза, что она не одна. Войдя, они с Пип увидели его лежащим на диване со стопкой студенческих работ на груди и красным карандашом в руке. Он сохранил впечатляющую внешность и длинные волосы, которые собирал в почти уже белый хвост. Под рукой стояла бутылка виски, закупоренная. Книжные полки от пола до потолка, стопки книг на полу.

– Это Пип Тайлер, наш практикант-исследователь, – сказала Лейла.

– Пи-ип! – пророкотал Чарльз, оглядывая девушку с головы до ног с откровенно мужским любопытством. – Имя мне нравится. Возлагаю на вас большие надежды[41]. Ай, вы, наверное, уже много раз это слышали.

– Не в такой изящной форме, – сказала Пип.

– Пип нужно где-то переночевать, – вмешалась Лейла. – Надеюсь, ты не против?

– Разве ты не моя жена? Разве это не наш общий дом?

Чарльз не сказать чтобы очень мило рассмеялся.

– Ну, как бы то ни было… – промолвила Лейла, подвигаясь в сторону коридора.

– Вы читательница, Пип? Читаете книги? Вид стольких книг в одной комнате вас не пугает?

– Я люблю книги, – ответила Пип.

– Хорошо. Очень хорошо. И вы, конечно, поклонница Джонатана Савуар-Фэра?[42]

– Вы имеете в виду его книгу в защиту животных?