Максим вернулся в коридор, заглянул в следующую дверь. То же самое — тишина и покой. Дальше в сумрак уходил бесконечный коридор со множеством дверей. Нет, так дело не пойдет, по этому замку можно метаться до рассвета. Надо найти кого-нибудь, не может быть, чтобы такую важную персону охраняло всего пять человек и два пса. И в живых, как на грех, уже никого не осталось, но кто ж знал, что от армии горца останется лишь жалкий огрызок. Неудивительно, что тут уже и гранаты взрываются, и «растяжки» ставят. Свои, конечно, перекупленные конкурентами, больше некому. Но «куратор» еще сопротивляется, огрызается, хоть уже и из последних сил. И не торопится отдавать лакомые куски недвижимости в центре Москвы, бьется за каждый рубль с квадратного сантиметра элитных площадей. Максим подошел к следующему лестничному пролету, перепрыгнул сразу через две ступеньки и тут же бросился назад. Сверху кто-то спускался, топал тяжело и что-то то ли стонал, то ли подвывал себе под нос. На охранника не похоже, скорее прислуга. Максим отступил в сторону, замер в темноте, посмотрел наверх. С третьего этажа еле-еле, мелкими шажками спускалось нечто — бесформенное и короткое, закутанное снизу доверху в черные тряпки. Спускалось оно боком, нащупывало носком ноги следующую ступеньку и падало на нее всем немаленьким весом. И скулило-бормотало не переставая. Максим не стал дожидаться, пока черная ноющая тень подойдет поближе, вышел из укрытия и рванул ей навстречу. И рассмотрел в темноте бледное лицо с расширенными зрачками глаз, кривой нос, утонувший в опухших обвисших щеках. То ли родственница «куратора», то ли домработница — какая разница. Уж она-то точно знает, где найти хозяина этой гробницы. И проводит к нему гостя.

Тетка взвизгнула придушенно, шарахнулась назад, но тут же оступилась и всей тушей грохнулась назад, на ступени. Максим схватил страшилище за руку, рванул на себя, заставляя подняться. И поднес к лицу старухи нож — все молча, не говоря ни слова. Бабища не сводила с оружия взгляда и тоже молчала, поскуливала только тонко, как щенок. Совсем маленький, еще подросток, с белыми лапами и лбом. Но тот хоть вел себя отважно, бросался на незнакомца, защищая хозяев и дом, а эта быстро-быстро закивала головой, услышав приглушенное: «К хозяину веди». И засеменила впереди, услужливо оглядываясь. Максим двинулся следом за старухой по длинному коридору, шел мимо дверей, проходил через залы. Везде тихо и пусто, дом вымер, и живых в нем оставались только трое. Миновали еще один зал с огромной многоярусной люстрой и гигантскими вазами в углах, вошли в следующий коридор, свернули направо. Тетка остановилась перед белой с позолотой дверью, попыталась повернуть голову на жирной короткой шее, но не успела. Два удара ножом под лопатку, и Максим переступил через труп убитой, взялся за резную позолоченную ручку двери, потянул ее на себя, шагнул вперед. И остановился на пороге кабинета — у стены большой стол, тяжелые, с высокими спинками стулья, окно занавешено плотными шторами, вплетенные в ткань золотые нити поблескивают в отблесках пламени из камина. Рядом с ажурной решеткой инвалидное кресло, в нем сидит человек. Он то ли спит, то ли читает, голова и плечи опущены, руки не двигаются. Максим двинулся по мягкому ковру вперед, остановился с правой стороны от калеки. Тот не реагировал, смотрел прямо перед собой на огонь и не видел вошедшего в комнату человека или делал вид. Но молчал, не двигался и головы не поворачивал.

Ждать, пока хозяин отреагирует на появление гостя, Максим не стал. Он двинулся по мягкому ковру вперед, подошел к человеку, рванул его за волосы, поднял голову и прижал острое лезвие к щетинистому кадыку. «Куратор» дернулся, взмахнул левой рукой, правая же так и осталась лежать на поручне кресла. Максим заметил, что пальцы человека на обеих руках неестественно согнуты словно спазмом или судорогой, не двигаются. Перекошено и лицо «куратора», левая сторона рта оттянута в сторону и вниз, глаз чуть косит, верхняя губа вздернута. Максим не спешил, смотрел на покрытое щетиной сморщенное лицо «куратора». Тот сильно изменился и был совсем не похож сейчас на самого себя с той фотографии. На ней Максим видел уверенного в себе, озверевшего от безнаказанности «бизнесмена», а сейчас перед ним дрожал от страха и злости одновременно дряхлый старик. Контраст был слишком велик, и Максим сначала даже решил, что снова ошибся. Но изменившийся вдруг взгляд и выражение лица старика превратили его на миг в кровожадную бездушную тварь, которую нельзя ни приручить, ни привить ей основы культуры и правил поведения. Нет, на этот раз все было верно, и перед Максимом был тот самый человек, приказавший убить Пашку Волкова, Новикова Михаила и Олега Круглова. И семью Максима.

И сидит теперь, разбитый параличом после инсульта или инфаркта, в инвалидном кресле, один в пустом, темном дворце-склепе. Один — его сыновья и племянник мертвы, охранники уничтожены, а стая соплеменников уже бродит перед ажурными трехметровыми воротами, готовясь растерзать в клочья еще живого вожака. А тот все закатывает глаза вверх, пытается рассмотреть человека у себя за спиной. Откуда-то издалека, слышный даже через закрытые окна в кабинете, послышался грохот разрывов, через плотные шторы несколько раз полыхнуло зеленым и желтым огнем, им ответила «перестрелка» петард. «С Новым годом», — мелькнуло в голове, Максим улыбнулся, чуть отодвинул от шеи «куратора» нож, спросил негромко:

— Привет, тварь. Ты не поверишь, но я рад тебя видеть. Знаешь, кто я? — в ответ старик сжал в бешенстве тонкие губы и еле заметно покачал головой. — Капитан Логинов, помнишь такого? Не слышу, — Максим убрал нож от горла старика, обошел кресло, остановился перед «куратором». Тот во все глаза уставился на Максима, но молчал и побледнел, но не от испуга — в бешенстве. И говорить с неверным разъяренный старик считал ниже своего достоинства, мотал только головой как бессловесное животное. И косился на нож в руках Максима. Ну и хорошо, все к лучшему. Этот разговор не затянется, времени очень мало. Тем более что и говорить «куратор» все равно не может, ему мешает афазия — нарушение речи. Он теперь полностью превратился в животное — понимать понимает, а сказать ничего не может. И пялится во все глаза на собеседника, шевелит страшно скрюченными пальцами, царапает ногтями по подлокотникам. Видно, что пытается справиться с собой, заставить себя заговорить, но получается хреново. Еще бы, не каждый день видишь перед собой воскресшего из мертвых. Здорового, полного сил и решимости довести начатое еще в прошлой жизни дело до финала. О чем тут можно говорить, все понятно и без слов. Два выстрела в голову или ножом по горлу — и все, надо уносить ноги.

— Чего ты хочешь? — Голос «куратора» прозвучал тихо, очень тихо. Максим скорее догадался о смысле слов, чем расслышал их. Старик медленно выговаривал, словно выдавливал из себя слова, скрипел зубами, только что не рычал. И от выражения лица старика, от того, как он говорил — сначала шевелились непослушные губы, потом вырывались почти нечленораздельные звуки, — Максиму казалось, что с ним пытается говорить зверь. Ну, раз такое дело, то можно и пообщаться. Только недолго.

— А ты попробуй, сам догадайся, — так же тихо ответил Максим. И приблизился к «куратору» вплотную. Старик молчал, сжался в кресле, потом поднял голову. Глаза его были полузакрыты, губы едва заметно шевелились. Максим острием ножа дотронулся до кадыка «куратора», и шепот оборвался. Старик не двигался и, кажется, даже не дышал.