Спартиан: «Когда однажды он (Адриан. — И. К.) стал порицать какое-то выражение, употреблённое Фаворином, последний согласился с ним. Друзья упрекнули его за то, что он напрасно согласился с Адрианом относительно выражения, которое употребляли хорошие авторы. Ответ Фаворина вызвал весёлый смех. Он сказал: „Вы даёте мне неправильный совет, друзья, если не позволяете мне считать самым учёным среди всех того, кто командует тридцатью легионами“»[612].

Тем не менее долгой дружбы у Адриана и Фаворина не получилось. Возможно, ядовитые шутки, подобно той, которую воспроизвёл Элий Спартиан, всё же доходили до императора и заставляли его сомневаться в искренности внешнего смирения и почтительности со стороны философа. Потому для Фаворина его дружба с властелином Рима завершилась ссылкой на остров Хиос. Участь, право, много лучшая, нежели славного архитектора из Дамаска, но всё же не лишённая унижения. Впрочем, и для репутации самого Адриана поступок, его не красящий. Он только заставил современников вспомнить аналогичные поступки Флавиев — Веспасиана и Домициана, правителей, интеллектом никак не блиставших, и коим Адриану подражать совсем уж не следовало.

Ссылку Фаворина сопроводил такой занятный эпизод. Когда в Афинах узнали об опале философа, то его раболепные правители, думая угодить Адриану, немедленно распорядились снести статую Фаворина, незадолго до этого в столице Аттики возведённую. Ссыльный философ, услышав об этом деянии афинян, горько пошутил, сказав, что если бы у Сократа в своё время была статуя в Афинах, то это сберегло бы цикуту.

По счастью, на более жёсткие меры Адриан всё же не решился. При его преемнике Антонине Пие (138–161) Фаворин вернулся в Рим и благополучно провёл там последние годы своей жизни.

Такие вот неприятные отношения бывали порой у императора-интеллектуала с теми, кто, между прочим, и не мог он этого не понимать, являл собой цвет его царствования. Слаб человек…

Конечно, и трагедию Аполлодора из Дамаска, и драму Фаворина можно счесть исключениями из общего правила отношения Адриана к людям интеллектуального труда, представителям творческих профессий. Он ведь и себя почитал как одного из них. И в целом об интеллектуальной элите Империи проявлял неустанную заботу. Все её представители были освобождены от военной службы, труды их всемерно поощрялись. Причём это касалось не только Рима и обожаемых Адрианом Афин. Здесь нельзя не процитировать выдающегося знатока этой эпохи, историка первоначального христианства Эрнеста Ренана: «Казалось, будто древний мир воскресал под стопами благодетельного божества. Изумительно сведущий в древней истории Адриан хотел всё видеть, всем интересовался, хотел, чтобы восстанавливали всё существовавшее ранее. Чтобы ему понравиться, воскресить забытые искусства, ввели в моду новоегипетский стиль, возник и новофиникийский. Вокруг него толпились философы, риторы, критики. Это был Нерон — кроме сумасшествия. Множество старых, исчезнувших цивилизаций стремились ожить, не в действительности, но в писаниях археологов и историков. Так, Герминий из Библоса, может быть, по непосредственному указанию императора, старался найти древнюю Финикию. Новые празднества, „Адриановы игры“, по греческим образцам напоминали в последний раз блеск эллинской жизни: происходило как бы всеобщее возрождение античного мира… каждый край в составе великого римского отечества отыскивал свои почётные документы и дорожил ими»[613].

Конечно, Рим был особой заботой императора. В нём он не только восстановил трудами великого Аполлодора Пантеон, но и построил, презрев критику славного зодчего, задуманный им храм Венеры и Ромы — самое крупное культовое сооружение Империи, призванное прославить могущество Рима[614]. По распоряжению Адриана на Марсовом поле были восстановлены так называемые Saepta Julia — возведённые по замыслу Юлия Цезаря два мраморных портика с примыкающими к ним колоннадами. Были также восстановлены базилика Нептуна, множество священных зданий, форум Августа, бани Агриппы, «все эти сооружения он посвятил собственным именам их создателей»[615].

Поскольку на том месте, где Адриан наметил строительство храма Венеры и Ромы, находился Колосс Нерона — статуя последнего Юлия-Клавдия работы скульптора Зенодора высотой не менее 100 футов (около 30 метров), превосходившая даже одно из чудес света — статую Колосса Родосского, то потребовалось это наследие артиста на троне перенести на новое место. Непростое это дело было поручено архитектору Дектриану. Тот справился с поставленной задачей. Колосса удалось поднять на воздух в стоячем положении. Для этого потребовались столь большие усилия, что «на эту работу пришлось употребить даже труд двадцати четырёх слонов»[616]. Голову Нерона, однако, удалили.

В провинциях также велось самое активное строительство. В этом Адриан, пожалуй, превзошёл не только своих предшественников, но и преемников вплоть до злосчастного Ромула Августула. Эллинофильство — эллинофильством, но об утверждении римского престижа на просторах Империи Адриан заботился, как никто. Храмы, которые, например, строились в восточных провинциях, должны были служить постоянным напоминанием о культе Рима и связи провинций с римской метрополией[617]. Так, в Эфесе по распоряжению Адриана был воздвигнут храм Римской Фортуне.

Понятно, что столь значительные работы требовали немалых денег. И здесь Адриан нашёл выход. По его настоянию по подписке создавались обширные общества для производства больших и дорогостоящих восстановительных и строительных работ. Государство, разумеется, входило в число акционеров. Важнейшим критерием выбора городов для восстановления или строительства новых храмов, общественных зданий, жилых кварталов было упоминание о них у классических авторов[618]. Такие поселения могли быть уверены, что император непременно распорядится их отстроить и украсить. Пришедшие ранее в совершенный упадок города, тщанием Адриана и созданных по его настоянию акционерных обществ восставшие из руин, получали название Cоlоnia Aelia Hadriana[619]. Такое имя, например, получила древняя Зама в Нумидии, где некогда Сципион Африканский победил Ганнибала. Сам Карфаген, некогда по воле сената римского народа безжалостно разрушенный Сципионом Эмилианом, получил стараниями Адриана новый квартал и был достаточно украшен. Но наибольшей заботой императора всё же пользовался Восток. Думается, потому, что более других владений Империи изобиловал древними городами, памятниками старины. Так, в провинции Каменистая Аравия, обретённой Римом лишь во времена Траяна, в 106 году, усилиями Авла Корнелия Пальмы, тогдашнего наместника Сирии, в столице бывшего царства Набатея самые поразительные памятники принадлежат времени Адриана[620]. На тысячелетия вперёд стал чудом архитектуры город Петра на Синае.

В Малой Азии были восстановлены его заботами города Кизик, Никея, Никомедия. В Анталье, некогда основанной пергамским царём Атталом и перешедшей к римлянам по его завещанию вместе со всем царством Пергам в 133 году до Р. Х., от времени Траяна сохранилась триумфальная арка — парадные ворота города. В Сирии замечательными постройками украсились Антиохия и Дафна. «Храмы богатейшей архитектуры обессмертили память высокообразованного государя… там истощены были все тонкости живописной архитектуры, фантазии пейзажиста и чудеса гидравлики»[621].

Разумеется, не только архитектура свидетельствовала о культурном расцвете Римской империи при Адриане. Годы его правления ещё застали таких титанов мысли, как философ Эпиктет, оратор и