его биограф Элий Спартиан, «когда он прибыл в Африку, то к его приезду — впервые за пять лет — пошёл дождь», африканцы полюбили его за это.

Прибыв в провинцию Африка, Адриан занялся тем же, что и в Британии, и на Рейнской границе во время своего первого большого путешествия по Империи: тренировка солдат, военные учения, всесторонняя проверка боеготовности войск. Постоянные занятия воинскими упражнениями, тренировка боевых навыков римлянами справедливо рассматривались как подготовка грядущих побед. Ведь и само слово «войско» (exercitus) происходило от глагола «упражнять» (exercito)[636]. Марк Туллий Цицерон, можно сказать, образец «человека тоги», а совсем не «человек меча», прекрасно понимал значимость военных упражнений: «Видишь, каково у нас значение слова „армия“, и что говорить о тренировке легионов? Поставьте в строй солдата столь же мужественного, но нетренированного, и он будет выглядеть как женщина»[637]. Любопытное суждение великого оратора и знаменитого политика, только раз в жизни, во время наместничества в Киликии, в силу своих обязанностей возглавившего небольшую военную экспедицию. Кстати, вполне успешно.

Эпоха Адриана, что для нас особенно ценно, предоставила историкам более всего сведений об упражнениях в боевой подготовке римской армии в мирное время. Должно быть, потому, что Адриан, как никто другой, усердно военными тренировками армии занимался. Он не мог не понимать, что в войсках имеются люди, им недовольные и упрекающие его в недостатке наступательного духа[638]. Очевидный окончательный отказ императора от политики больших завоевательных походов, приобретения новых территорий, полный разрыв со временем Траяна, наступательный дух Империи воскресившего, — всё это далеко не всех вдохновляло. Повышение уровня боевой подготовки, постоянные учения, державшие армию в боевом тонусе, и должны были профессиональные качества солдат и командиров не только сохранить, но и повысить. Соответственно, укреплялась и дисциплина, что вкупе гарантировало Адриану повиновение личного состава[639].

Для проведения военных учений император прибыл в Ламбезис, где к манёврам приготовился III Августов легион. Адриан собирался лично руководить манёврами. О том, как проходили эти учения, как оценил их сам правитель Империи, нам сообщают найденные в Ламбезисе записи, включающие подборку речей, произнесённых Адрианом на построении легиона после завершения ряда тяжёлых военных учений. В память о завершившихся под руководством императора манёврах легионеры воздвигли колонну, на которой по распоряжению легата легиона была помещена пространная надпись со словами выступления Адриана[640].

Обращение главнокомандующего к легиону, к солдатам и командирам, прямое и уважительное. Он демонстрирует и подробное знание недавней истории легиона, и его нынешнего состояния[641]. О самом III Августовом легионе и его легате Квинте Фабии Катуллине он говорит «мой легион», «мой легат»[642]. Император в курсе, что легион в настоящее время находится не в полном составе. Одна из его когорт отправлена на службу в соседнюю провинцию, и в связи с этим Адриан говорит, что в таком положении было бы объяснимо, если бы III Августов легион не соответствовал высшим стандартам боевого уровня такого рода соединения[643]. Потому особого одобрения императора заслуживают все воины легиона, ибо они не нуждаются ни в каких оправданиях. Особой похвалы его удостаиваются центурионы, а когда он обращается к отдельным вспомогательным подразделениям, то отдаёт должное заслугам легата[644]. Вот обращение Адриана к воинам-кавалеристам смешанной когорты (cohors equitata): «Кавалеристам когорты вообще трудно устроить красивое представление и особенно трудно не вызвать неудовольствия после упражнений, выполненных алой; последняя занимает больше места на равнине, имеет больше всадников, мечущих дротики, делает частые заходы с флангов и выполняет определённые приемы в сомкнутом строю. Получая большее жалованье, она имеет лучших коней и более дорогое снаряжение. Однако вы преодолели все неудобства, выполнив свои манёвры энергично, несмотря на жару; помимо этого вы метали камни из пращей и сражались дротиками и везде действовали быстро. Особое внимание, проявленное легатом Катуллином, очевидно»[645].

Похвалив участников манёрвов, Адриан не забыл и о критике. Так, он пожурил кавалерийскую алу за чрезмерно быстрое преследование противника, поскольку при этом было нарушено боевое построение, а это сделало алу уязвимой для возможной вражеской контратаки[646].

Так поддерживал Адриан порядок и боевую готовность легионов Империи. Его служение Марсу и Беллоне заслуживает наивысшей похвалы.

А вот как оценивал итоги своей службы в армии некий центурион-примипил как раз во времена Траяна и Адриана:

«Я желал держать трупы даков — я держал их,

Я желал сесть на кресло мира — я сел на него.

Я желал следовать за блестящими триумфами — и это сделано.

Я желал достичь всех финансовых выгод примипила — я их получил.

Я желал видеть наготу нимф — я видел её»[647].

Короче, прожил доблестный примипил яркую, успешную жизнь. Достиг всего, чего хотел. Сражался в Дакии при Траяне, наслаждался миром при Адриане, участвовал в триумфе (скорее всего, триумф после завершения Парфянского похода, в котором место полководца занимало изображение умершего Траяна), был щедро вознаграждён за свою службу, ну и испытал естественные радости жизни в объятиях красоток, каковых благодарно удостаивает звания нимф.

В целом же положение римской армии в Империи претерпело ряд наиважнейших изменений. После окончательного отказа от наступательной политики по всему пограничью необъятной Римской империи, прежде всего по северной её границе — от Нижнего Рейна до Нижнего Дуная, римские легионы становятся постоянными военными организмами, призванными охранять покой Империи. Лагеря из чисто фортификационных сооружений начинают со временем превращаться в населённые пункты. Множество современных европейских городов выросло из былых стоянок римских легионов. Всё более и более тесными становятся связи легионов с местным населением. Культурное сословие провинциальных сельских посессоров (держателей земледельческих участков) требовало от войска прежде всего защиты и охраны[648]. Что, собственно, отныне и становится важнейшей задачей легионов, окончательно обосновавшихся в своих постоянных местах дислокации. Меняется, вернее сказать, начинает постепенно изменяться при Адриане и комплектация легионов. В них всё больше начинают служить провинциалы — уроженцы провинций, этнически принадлежащие к некогда покорённым римлянами народам. Они, правда, прекрасно усвоили язык Империи — не «золотую латынь» Цезаря, Цицерона и Вергилия, но так называемую «вульгарную латынь» романизованного населения и легионеров. Так романизованные потомки былых варваров начинали процесс постепенной варваризации римской армии. Уроженцы Италии со временем утратили ведущее положение в составе легионов. Более того, Адриан стал включать в состав войск непосредственно варварские отряды. Это были небольшие подразделения из уроженцев местных племён, совсем необязательно романизованных. И даже оружие у них оставалось своё — не римское. Они получили название нумеры[649]. Впрочем, в правление Адриана эти процессы на общей боеготовности римской армии отрицательно не сказывались. Армия, как мы видим, была в прекрасном состоянии,