– Конечно, мне не хватает встреч со старыми друзьями, – признался я, думая, что, может быть, к этому клонит Маркус. Мы с ним виделись всего второй раз с тех пор, как родилась Флора.

В первые месяцы после рождения ребенка Нэш осталась моим единственным другом с холостых времен. У нее находилось время на меня в течение дня, пока я выгуливал Флору в коляске. Но теперь она получила роль в американском телесериале про врачей и улетела в Лос-Анджелес.

– Как работа? – спросил Маркус.

– Нормально. Трудно, но, как говорится, тяжело в учении…

Мне было трудно доверить Флору чужому человеку, но после стольких лет учебы было бы чистым безумием не закончить интернатуру по специальности терапевта. Мы взяли на работу Касю, выпускницу философского факультета из Польши. У нее не было специального образования для работы с детьми, но она была умная, ответственная и очень хотела подтянуть английский, так что Флора теперь посещала множество специальных занятий для малышей: беби-фитнес, плавание и все такое. Шарлотта, наверное, была права, когда говорила, что я скучаю по Флоре гораздо больше, чем она по мне.

Вокруг не было ни души, ритмичный плеск волн о гальку убаюкивал, и я готов был сознаться Маркусу, что ненавижу специальность терапевта, но решил промолчать из уважения к Шарлотте. Это она по пути из Нью-Йорка предложила мне перейти с курса экстренной медицинской помощи и хирургии на курс общей медицинской практики. Зарплата врача, ведущего частную практику в качестве семейного доктора, не шла ни в какое сравнение с теми копейками, что получают врачи «Скорой помощи» в государственных клиниках. К тому же график работы семейного доктора гораздо удобнее. И конечно, она подкинула мысль о том, что с точки зрения интересов семьи мне взять отпуск по уходу за ребенком будет правильнее, чем ей. К сожалению, мне действительно приходилось иметь дело с бесконечным потоком пациентов с самыми разными состояниями, всем требовалось поставить диагноз, даже если я видел их впервые в жизни, и это было похоже на дурной сон. Я слишком много времени тратил на каждого пациента, это приводило к тому, что у меня скапливалась огромная очередь, меня ненавидели коллеги, и я работал дольше, чем хотел и чем следовало.

Маркус запустил еще один камушек. Одиннадцать, почти двенадцать касаний.

Я наклонился, чтобы поднять устричную раковину, отполированную приливом.

– Малышка, иди посмотри, какая ракушка.

– Лакуска, – повторила Флора.

– Только не надо в рот, Флора, – предупредил я. – У нее острые края.

– Остлые.

– Принесем домой, покажем маме?

– Ведло.

– Отличная идея. Давай соберем в ведерко ракушек и привезем в наш сад в Лондоне, да?

– Был у Мэли саааадик, сааадик, – стала петь Флора, не попадая ни в мотив, ни в ритм.

– Как растет у Мэри садик? – подхватил я, пораженный тем, как она связала в уме ракушки с садом.

Маркус посмотрел на меня как на полоумного.

– А что, у вас в Вандсворте есть сад? – спросил он.

– Очень маленький, – ответил я.

Пока мы жили на Шарлотт-стрит, мы словно витали в облаках, но переезд в Вандсворт нас приземлил. Район мы выбрали потому, что там в основном селились молодые пары, средний класс, которые, как и мы, едва тянули на то, чтобы купить целый дом. Сидя у окна, можно было видеть, как множество молодых родителей совершают спортивные пробежки с модными трехколесными колясками вроде нашей, но сама улица была угрюмой, да и наш дом, таунхаус в самой ее середине, был темным.

– Почему вы не хотите оттуда переехать? – спросил Маркус.

– Потому что районы, куда мы хотели бы переехать, нам не по карману, пока я не начну получать полную зарплату, – объяснил я. – Тебе, конечно, такой проблемы не понять, – добавил я, раздумывая, почему он задает мне все эти вопросы.

Он недавно женился на Кейко, она работала в банке, и я подумал, что, наверное, они взвешивают все «за» и «против» решения родить ребенка.

– А как же секс? – шепотом спросил Маркус, чтобы Флора нас не услышала.

На секунду я почувствовал, словно мы снова в средней школе и секс кажется чем-то загадочным и волшебным, которым занимаются только везунчики.

У нас с Шарлоттой по-прежнему был отличный секс, только он случался реже и никогда за пределами дома. И если теперь мы занимались сексом под оперу Пуччини, то это был не живой звук, а диск в проигрывателе.

– Знаешь, секс тоже перестал иметь такое большое значение, – сказал я и тут же пожалел об этом, потому что теперь получалось, будто у нас вообще все глухо на интимном фронте.

Маркус сделал грустное лицо:

– Но вы же с Шарлоттой счастливы, да?

Я замешкался. «Счастливы» – было слово не из лексикона Шарлотты. Каждый день я просыпался утром и думал, что я счастливчик, видя ее, спящую рядом со мной, но если бы я спросил ее, счастлива ли она со мной, она бы, пожалуй, рассмеялась, словно я спрашиваю о каких-то глупостях. Она была выше этого. И все же мы оба были удивительным образом связаны нашей общей любовью к Флоре.

Я понимаю, что для каждого родителя его ребенок – самый-самый, но в случае с Флорой могу сказать, что она была объективно очень красивой и развитой девочкой. При рождении ребенка всем родителям выдают брошюру, в которой указаны основные вехи в развитии ребенка. Большинство родителей либо теряют ее, либо со временем забывают заполнять. Но наша Флора по всем параметрам этой брошюры опережала в развитии среднестатистических сверстников. Она начала ходить раньше, чем ей исполнился год, и к возрасту полутора лет уже обладала достаточным набором слов, чтобы попросить все, что ей было нужно. От матери у нее была удивительная красота и черные волосы, а от меня – голубые глаза. Редкое сочетание, и это неизменно привлекало к ней всеобщее внимание.

– Мама, класивая лакуска! – закричала Флора, когда увидела Шарлотту и Кейко, идущих к нам вдоль пляжа с корзиной свежих устриц, купленных в заливе.

– Да, красивая, – сказала Шарлотта, поднимая на руки Флору. Жалко, что у меня не было с собой фотоаппарата, чтобы запечатлеть эти два похожих лица, улыбавшихся друг другу, и черные волосы, развевавшиеся на морском ветру.

Бывшую рыбацкую хижину полностью переделали и декорировали в стиле минимализма – с огромными окнами и открытой лестницей, которая прекрасно смотрелась в интерьере, но была совершенно непригодна для малыша. Я с ужасом заметил, что резиновые сандалии Флоры оставляют за собой следы из мокрого песка на дорогом дизайнерском ковре.

– Какое счастье – проводить время с людьми, которых не интересуют памперсы и горшки! – сказала Шарлотта, принимая от Маркуса бокал дорогого шампанского и откидываясь на спинку дивана, обитого светло-бирюзовым бархатом, слишком светлым и в опасной близости от нашей Флоры. – Мы стали такие зануды, да, Ангус?

На лице Маркуса отразилось легкое удивление. В свете внимания моей жены я увидел его не другом детства, прыщавым подростком, каким он был, а тем, кем он стал, – состоятельным и привлекательным мужчиной. Шарлотта знала его только таким – обаятельным, успешным и богатым. Я заметил, что она оценила новый «Порше» Маркуса, когда мы парковались рядом.