Мы с Шоном удалились, оставив Кевина с сестрой на палубе.

– Что будешь делать, когда она перейдет в старшую школу? – спросил меня Шон.

В старшей школе не было должности помощника учителя, но даже если бы и была, не думаю, что мне стоило сопровождать ее и в старших классах. Рано или поздно Хоуп должна научиться отвечать сама за себя, и хорошо бы начать уже сейчас. Если она не будет нервничать, то сможет успешно сдать выпускные экзамены начальной школы и поступить в общеобразовательную среднюю. У нас теперь есть медицинские документы о ее диагнозе, и ей от государства положен в школе помощник хотя бы на первое время. Так что все складывалось к лучшему. Оставался только один вопрос: что буду делать я?

– Ты не думала поступить на педагогический факультет? – спросил Шон.

– Меня все об этом спрашивают!

Конечно, это было самым разумным выходом из ситуации – я все равно должна была находиться рядом с Хоуп, когда она не в школе. Папа практически переехал жить к Энн, а та вовсе не хотела, чтобы Хоуп жила с ней.

– Думаю, ей хватает и того, что отец живет у нее, – сказал Кевин, когда я описала ему Энн, и мы оба понимающе улыбнулись. Такое взаимопонимание может быть только у родственников – когда братья и сестры из соперников в один момент превращаются в союзников.

У меня было несколько причин не идти на педагогический. Во-первых, нужно было получить специальность, а это значит минимум три года учиться на вечернем и продолжать днем работать ассистентом учителя в начальной школе. Во-вторых, мне нужно будет пройти педагогическую практику, а это еще год работы без зарплаты. Но самая главная причина – я не хотела быть учителем.

– Я провела в школе все свое детство и юность. Потом, вместо того чтобы пойти учиться в университет, застряла там еще на несколько лет. И теперь я что, должна провести в этой долбаной школе всю оставшуюся жизнь? – спросила я Шона. – Да я ничему еще в этой жизни не научилась!

Шон поднял обе руки вверх в знак того, что он все понял и другие аргументы ему не нужны.

– Ну хорошо. А кем же ты на самом деле хочешь быть? Ты знаешь?

И вот я сижу на туристическом катере в чужой стране, напротив почти незнакомого мне человека и впервые произношу то, в чем я не признавалась никому и никогда, не считая мамы, когда мне было десять лет. Я не говорила об этом ни Долл, ни Дейву. Я решила произнести эту фразу и понять, как она звучит и как ее воспримут окружающие. Ведь если Шон и поднимет меня на смех, то остальные об этом никогда не узнают, так что риск невелик.

– Я хочу быть писателем.

Он не засмеялся. На самом деле, если бы я не была уверена в том, что он меня поймет, я бы и не сказала, так что не такая уж это была храбрость с моей стороны.

– А ты пробовала писать? – спросил он.

– Я писала стихи в школе и все время сочиняю какие-то истории. Ты думаешь, я ненормальная?

– Если ты хочешь узнать мое мнение, умеешь ли ты писать, я не могу тебе ответить, пока не прочту что-либо написанное тобой. Но что я точно про тебя знаю – ты любишь читать, а писатели всегда любят читать. И ты точно умеешь рассказать историю, и у тебя есть свой взгляд на вещи, Тесс. Но это все, что я могу пока сказать. Остальное – за тобой. Пробуй писать. Вступи в какую-нибудь группу начинающих писателей.

У меня было такое чувство, как будто мне разрешили начать писать, и это было здорово. Но вопрос о том, как я буду зарабатывать на жизнь, все еще оставался открытым.

– Я всегда могу пойти работать к Долл.

– Кто такая Долл?

– Моя лучшая подруга.

Просто невероятно, что Шон знал меня так хорошо и понятия не имел о Долл. Я вкратце рассказала ему о нашей дружбе. Долл оказалась права, и ногтевой сервис стал действительно развиваться. Она очень много работала, тратила все сбережения и все свое время на развитие бизнеса. Она так в этом преуспела, что уже готовилась открывать четвертый салон в сети «The Doll’s House».

– Похоже, у нее есть предпринимательская жилка.

Во мне зашевелилась ревность. У Долл и так были толпы поклонников. Она была красотка, тут ничего не скажешь, и мужчины готовы были на все, чтобы ей помочь, чем она беззастенчиво пользовалась. Менеджер в банке, выдавший кредит, парень, который разработал ей логотип, даже Дейв, установивший ей сантехнику в салонах, не взяв ни гроша за работу, – она использовала всех и каждого. И делить с подругой Шона я была не намерена, хотя вероятность того, что они когда-нибудь встретятся, была нулевая – Шон жил в Нью-Йорке.

– Название придумала я.

– Но ты не хочешь работать с ней? – спросил он, уловив мое замешательство.

– Ну, во-первых, люди не зря говорят: если хочешь сохранить дружбу, не стоит заводить совместный бизнес. А во-вторых, меня не интересуют все эти ванночки, скрабы и прочая дребедень…

– А может быть, работа не обязательно должна приносить эмоциональное и интеллектуальное удовлетворение? Может быть, ты могла бы заниматься делом, которое оставит тебе силы и время на возможность писать?..

А ведь он отнесся к моей идее всерьез.

– Ну и что в-третьих? – спросил он.

– Внешность у меня для индустрии красоты не подходящая, согласись?

Шон рассмеялся:

– Ну, милочка, если это твоя единственная проблема, то давай-ка я расскажу тебе, что мы с Кевином для тебя придумали.

Полное преображение. Звучит, наверное, жутковато, но все было не так уж страшно – никакой пластической хирургии, ботокса или еще чего-то подобного.

– Ты – как чистый лист, – сказал Шон.

– Вот уж спасибо.

– Дорогуша, это значит, что у тебя есть нереализованный потенциал. Можно я помогу тебе его реализовать?

Нам с Хоуп сделали стрижки, причем Шон следил за процессом и отдавал точные команды стилисту, что и как делать. Хоуп сделали аккуратное каре-боб – за такой прической легко ухаживать, и она отлично подошла к форме ее лица. А мне какую-то замысловатую стрижку, после которой на полу осталась куча кудрявых волос самой разной длины. Я же не узнала свое отражение в зеркале.

У меня всю жизнь были темно-каштановые кудрявые волосы и прямой пробор. В школе я делала хвостики или косы, потом Долл постоянно дарила мне какие-то выпрямители и маски для разглаживания волос, но ничего на них не держалось дольше одного дня. Обычно я просто собирала волосы на затылке в большой пушистый хвост или, по особым случаям, закручивала их в пучок. Когда я укладывала волосы в пучок, люди часто говорили мне, что я похожа на маму. С одной стороны, это хорошо, потому что она была очень красивой женщиной, но с другой – не очень, потому что, наверное, эта прическа просто делала меня старше.

Теперь же на меня из зеркала смотрело очень юное лицо. Кудряшки каким-то образом превратились в блестящие локоны. С короткой стрижкой глаза почему-то стали казаться больше. Шон сказал, что теперь у меня был образ «девчонки-сорванца».