Вот и сейчас Гущин решил, что успех все же есть:

– Убийство няни Давыдовой мы раскрыли, – объявил он Кате. – Это вне всяких сомнений. Да и ребенка, возможно, это он, Раков.

– Возможно? – спросила она.

– Не признается он категорически, что малыша хотел задушить. И это понять можно. Кто признается? У Ракова сейчас четко доказанная квалифицированная кража группой лиц и убийство из корыстных побуждений, а прибавится, если сознается, еще покушение на убийство малолетнего с целью сокрытия другого преступления. За это пожизненное гарантировано.

– Ему и за убийство няни пожизненное могут дать.

– Он упирает на то, что это вышло спонтанно, без умысла. – Гущин вздохнул. – Сама-то ты что думаешь?

– Я согласна с вами в том, что убийство няни раскрыто, – сказала Катя. – Есть много оснований подозревать Ракова и в покушении на мальчика. Но если все же это не он, то…

– Ну, договаривай.

– То мы с вами изначально ошибались. Ошибались в том, что оба эти преступления связаны напрямую. – Катя увидела в конце подъездной аллеи в темноте фары приближающейся машины. – Кого еще там несет в три часа ночи? – Если это не Раков, то получается, что между этими преступлениями связи нет. Это два отдельных случая. Убийца просто воспользовался тем, что мальчик остался без присмотра.

– В этом случае мы экономим на фактах, – сказал Гущин. – И выходит, что так даже более правдоподобно. Не помчался убийца сломя голову вслед за нянькой убивать ее, чтобы облегчить доступ к мальчику. Нет, просто воспользовался сложившийся в доме ситуацией.

– А это значит, что убийца до сих пор там, – Катя кивнула на дом. – До сих пор не пойман.

И в этот момент Катя увидела, как из полицейской машины, остановившейся у освещенного подъезда, вышла Юлия Смола. И побрела к двери. Никто ей не препятствовал, никто ее не удерживал. Приехавшие с ней оперативники направились к Гущину.

Если честно, Катя не очень поняла, для чего Гущину потребовался эффектный финт с задержанием Смолы и увозом ее в Истринский УВД. Ну да, это вроде как помогло выманить Ракова из его норы и поймать в ловушку. А может, и вообще никакой роли не сыграло. Катя сомневалась, что за время, проведенное телекулинаршей в УВД, ею вообще кто-то из сотрудников полиции занимался. Ведь в основном все были на территории деревни Топь, сидели в засаде.

Но что-то не давало Кате покоя, когда она смотрела, как Юлия Смола направляется к двери. Она вспомнила и прежнее свое ощущение – лицо Юлии, когда оперативники заталкивали ее в машину, и… и что-то еще… Что-то неуловимое, но тревожное и странное, что чувствовала Катя, присутствуя на беседе Гущина и телеведущей. То, как она направила их по мытищинскому следу, то, что этот след оказался совсем не таким, каким его трактовала Юлия…

– Данные пришли по исследованию ДНК крови, обнаруженной в мусоре, здесь полный отчет, – один из оперативников передал Гущину прозрачный файл с документами. – Пока она была там, в УВД, мы ее не допрашивали. Но криминалистический отдел занялся найденной у нее чашей. Полная экспертиза еще впереди, тут только предварительный отчет.

Гущин взял бумаги и сказал Кате:

– Надо почитать.

В палатке Катя налила себе крепкого горячего кофе из неизвестно откуда взявшегося термоса. Пока Гущин читал, она пила кофе и грызла сухое сладкое печенье. Минуту назад казалось, что от усталости она просто свалится на стул, ан нет – ест и пьет. И готова слушать, читать. А за откинутым пологом палатки, над водохранилищем, уже брезжит рассвет. Ночи стали короткие, теплые. Лето, лето…

– Интересно, – хмыкнул Гущин и передал Кате распечатку по экспертизе ДНК.

И Катя, прихлебывая кофе, прочла, что согласно проведенным исследованиям кровь на гигиенических прокладках, обнаруженная в мусоре (она уже успела забыть об этой находке), принадлежит Юлии Смоле. Как и в прошлый раз, эксперты подчеркивали: это кровь не менструальная.

Чашу тоже исследовали в местном криминалистическом отделе. Взяли соскобы, сфотографировали. Узнали, правда, не слишком много.

Следы черного воска на ободе чаши.

Остатки смолообразного вещества на дне – горелая органика с вкраплениями минеральных частиц. А также обугленная бусина из нефрита и обугленные фрагменты корня какого-то растения.

Катя рассмотрела снимки чаши, сделанные крупным планом. Сажу с обода эксперты отчистили, и на фотографиях на медных краях чаши четко была видна надпись на латыни: Et dare sanquinem sacrificii quesco obsecra.

– Что за… дрянь? – спросил Гущин. Хотел, видно, сказать «хрень», но при Кате удержался.

Катя достала планшет, открыла google, набрала текст надписи и написала: «перевести с латыни».

Отдаю кровь и жертву прошу заклинаю

– Это, Федор Матвеевич, не дрянь.

Черный воск…

Корень растения…

Сожженная органика…

Отдаю кровь и жертву…

Кровь… Эксперты нашли кровь…

А жертва? Что есть жертва?

– Это не дрянь, Федор Матвеевич, – повторила Катя. – Кажется, это черная магия.

– Что?

– Черная магия. Какой-то ритуал. А чаша – это ритуальный предмет. И кровь…

– Надо выяснить прямо сейчас. Этого только нам не хватало! – Гущин скривился, как от зубной боли. – Эта баба-кулинарша… Какая черная магия? Я ее по телевизору сто раз видел, она там чего-то готовит – пальцы, как кошка, постоянно облизывает. Пошли к ней. Если она спать собирается после стресса, то спать мы ей не дадим.

Но Юлию Смолу они нашли не в ее комнате. И спать она не собиралась. Она была в каминном зале, встречала рассвет в компании актера Ивана Фонарева.

В камине разожгли огонь, верхний свет погасили. И первые робкие утренние сумерки вместе с отблесками пламени представляли собой фантастический, колдовской микс света, сумрака, мерцающих бликов и теней.

Несмотря на категорическую просьбу полиции «не пить и не употреблять», они оба – и Юлия и Иван Фонарев – где-то раздобыли спиртное. Возле дивана – сервировочный столик на колесиках, уставленный бутылками. Юлия Смола жадно пила из бокала, стоя возле камина. Иван Фонарев сидел на диване. На подлокотнике рядом с ним была полупустая бутылка виски. Но Катя не увидела стакана в его руке.

– Явление полиции народу, – хрипло сказал Фонарев, увидев полковника Гущина и Катю. – Ну что, теперь-то мы вольны отсюда уехать или как? После того как вы задержали этого типа?

– Мы решим это позже, – ответил Гущин. – Сейчас я бы хотел поговорить с вами, Юлия.

– Но у меня съемки на носу, – Иван Фонарев обращался больше к Кате, чем к Гущину. Его лицо – весьма смазливое и подвижное, с мелкими чертами, – осунулось и одновременно опухло. – У меня съемки, контракт, я не планировал зависать здесь надолго.