– Подожди, Емельян, послушай…

– Годить – не родить, можно и обождать. Не буду я тебя слушать, сукин ты сын! Умей ответ держать! Все! Закончили разговор! Времени у меня нет лясы с тобой точить. До завтрашнего дня под запором посидишь, а завтра во всех грехах своих признаешься, бумажки напишешь и пойдешь кайлом махать!

Емельян поднялся, подозвал мужиков и, кивнув на Любимцева, приказал:

– Этого – отдельно от остальных. И глаз не спускать! Головы оторву, если уснете!

– Дай слово сказать! Давай поговорим!

Но Емельян уже не слушал Любимцева, поднимаясь в избу, даже не обернулся на его призывный голос.

Мужики, не особо церемонясь, сдернули с места делопроизводителя городской управы, потащили, как мешок с отрубями, и попутно, чтобы шевелился скорее, по очереди приложились кулаками по голове. Любимцев сник и замолчал.

6

И кто бы мог подумать, что прапорщик Грехов, который всегда готов был насмехаться над кем угодно и над чем угодно, вдруг возьмет да и обернется к своим друзьям с совершенно иной, неизвестной им раньше стороны. Звонарев и Родыгин только переглядывались между собой, наблюдая за ним, пожимали плечами и помалкивали, терпеливо дожидаясь – а дальше-то что? Грехов между тем, не обращая на них внимания, стоял на коленях и держал на вытянутых руках, сложив ковшиком ладони, крохотного, еще не оперившегося птенца, случайно найденного в траве. Он едва не наступил на него, и теперь, взяв на ладони, любовался желтеньким комочком, даже осторожно дул на него, шевеля тонкий пушок. Птенец разевал клювик, обведенный желтыми разводами, и пищал – тонко, но требовательно.

– Погоди, погоди, – бормотал Грехов, – узнать надо, откуда ты вывалился…

Поднял голову, оглядывая кедры и ели, пытаясь найти гнездо, из которого выпал птенец, и лицо у него при этом было таким улыбчивым и умильным, словно он обнаружил и держал теперь в руках долгожданную находку.

Нет, такого Грехова друзья еще не знали. Поэтому и удивлялись, наблюдая за ним.

– Да не таскай ты его, – подсказал Федор, – оставь у кедра и отойдем. Вон, видишь, кедровка летает, сами разберутся…

Между хвойными лапами, действительно, металась в тревоге кедровка; видно, обнаружила пропажу в гнезде и сейчас пыталась выручить свое беспокойное чадо. Грехов, не поднимаясь с коленей, подполз к кедру, опустил комочек на землю и поднялся.

– Пошли, пошли, – поторопил Федор и первым направился в сторону, к коням, которые стояли нерасседланными на полянке, выбранной для короткого отдыха.

Отошли, сели в седла, и только Грехов, замешкавшись, все оглядывался на птенца и на кедровку, летавшую над ним. Наконец повернулся, медленным шагом двинулся к полянке, продолжая счастливо улыбаться. Звонарев и Родыгин снова переглянулись, но промолчали.

Тронулись, цепочкой выстраиваясь друг за другом, и вдруг разом остановили коней, натянув поводья. Впереди послышались людские голоса. Звучали они глухо, неразборчиво, но ясно было, что перекликаются несколько человек. Родыгин взмахнул рукой, подавая знак, и первым круто повернул коня, забирая резко в сторону, в узкую прогалину между деревьями, которая полого опускалась в низину.

Голоса приближались, становились все отчетливей, и вот уже ясно послышалось:

– Да зряшное это дело, все равно что иголку искать. Конь у нее точно есть, за это время к черту на кулички можно ускакать.

– Лихая баба, как она киркой-то… Как яичко голова раскололась!

– Слушай, может, повернем? Чего зря мотаться, да и время к вечеру, а в потемках на выстрел налететь – раз плюнуть.

– Вот баба! Оторви да брось! Верно говоришь – давай поворачивать. Завтра видно будет.

Два всадника остановились на краю полянки, развернулись, и голоса их, удаляясь, снова зазвучали глухо и неразборчиво. Скоро стихли совсем. Родыгин обернулся к Федору, спросил:

– Далеко еще до деревни?

– Рядом, версты три.

– А можно с другого края зайти, чтобы не пересечься с этими… Кто они?

– Да все те же, емельяновские. Я, правда, толком разглядеть не успел, а по голосам не знаю.

– Какую бабу они ищут?

В ответ Федор пожал плечами – откуда мне знать? Он и представить даже себе не мог, что ищут Настю. Первым тронул своего коня и круто взял в сторону. Ехали молча, осторожно, чутко прислушиваясь – не раздастся ли тревожный звук? Но стояла вокруг тишина, нарушаемая лишь птичьими голосами да редкими похрустываниями сухих веток под конскими копытами. Солнце между тем катилось к закату, и на прогалинах вытягивались длинные тени деревьев, переплетались между собой, и становилось сумрачно. Пересекли кедровник, смешанный с ельником, миновали луг с высоким густым разнотравьем и выбрались к подошве высокой горы, усыпанной мелким камнем.

– Добрались. – Федор спрыгнул с седла и огляделся. – Гору сейчас обогнем, а там и деревня, как на ладошке. Думаю, коней здесь надо оставить, пешком по осыпи быстрей дойдем. Ну, а там посмотрим и решать будем – с какого боку плясать начнем.

– Лучше бы без плясок, – хмуро отозвался Родыгин. – Лучше бы по-тихому, если получится. Людей у этого Емельяна, как я понимаю, немало, а у нас всего-навсего четыре штыка.

– Зато штыки какие! – коротко хохотнул Грехов.

Но в ответ ему никто даже не улыбнулся и шутки не поддержали – не до веселья. Все понимали, что дело предстоит далеко не шуточное, а может быть, даже и смертельное. Случайно обнаруженный Анисим, в которого всадили целый заряд картечи и которого пришлось наспех хоронить, еще стоял перед глазами, и ясно было, что встреча с лихими людьми Емельяна душевными разговорами не закончится.

Молча спешились, надели на коней путы и налегке, без поклажи, двинулись в обход горы. Скоро добрались до склона, с которого деревня была хорошо видной, хотя уже и подкрадывались потемки. На единственной улице, которая тянулась вдоль речки, одиноко бродили две коровы и щипали траву. Затем легли прямо на дороге и перегородили ее.

Ни всадника, ни пешего, будто вымерла вся деревня.

Пусто, тихо, тревожно.

– Знаешь избу, где этот Емельян живет? – спросил Родыгин.

– Если с нашего края считать – пятая, – ответил Федор, – вон крыша видная…

– Значит, туда и пойдем. Как стемнеет, так и пойдем. Будем Емельяна брать, а дальше – по обстоятельствам. Ничего другого нам не придумать.

– А вдруг его дома не окажется? – усомнился Звонарев.

– Подождем, когда явится. Должен же домой вернуться!

– Мудрено! – не удержался и съехидничал Грехов. – Придет, не придет, явится, не явится, надо бы еще на ромашке погадать – любит, не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет…

– Или пулю в лоб всадит! – рассердился Родыгин. – Все, Грехов, хватит, не до шуток! Неужели непонятно, что здесь гнездо разбойничье? Настоящее гнездо! Если мы, извиняюсь, сопли жевать будем, все здесь останемся! Никакая полиция после не найдет. Отдыхаем и ждем темноты. Тихо!