– Что я самое прекрасное создание в мире, – хихикнула она. – Говори. Мне это нравится.

– Не только это.

– Да? А что еще?

«Скажи, что любишь!» – кричал голос внутри. «Не смей, дубина!» – кричал другой голос. В душе невозмутимого черного лорда шла яростная схватка противоположных начал.

– Я за тебя жизнь отдам, – промолвил Нэйрос, глядя в ее глаза.

Озорная улыбка исчезла с лица Элиссы. Принцесса стала серьезной и даже грустной.

– Нэй, меня трогают твои слова. Очень. Поверь. Но живой ты мне больше нужен. Если отдашь жизнь, то кто же будет на меня браниться, а потом говорить такие нежности? Ведь ты обещал, что не покинешь меня никогда.

– Обещал…

– Вот и помни об этом.

Десница заставил себя отойти от принцессы и принялся складывать второй костер. Иногда он потряхивал головой, будто стараясь выбросить из нее ненужные мысли.

– Нэй, а зачем еще костер?

– Первый сейчас греет землю. На ночь я перенесу костер сюда, а спать будем на теплом.

– Умно придумал.

– Это не я придумал, пташка. Старая охотничья хитрость.

Сложив шалашом ветки и поленья, Вэйлорд стал оглядываться в поисках нового дела. Надо срочно чем-то себя занять, иначе одолеют мысли вернуться к озерной нимфе.

– Ах да. Орехи. Сейчас почищу тебе…

– Оставь, Нэй, – тихо сказала Элисса. – Мне не хочется пока. Ты присядь рядом и отдохни.

Он исполнил просьбу с радостью. Подложив сложенный плащ, он уселся, прислонившись спиной к дереву, и запрокинул голову, касаясь затылком плеча принцессы. Только сейчас он почувствовал, как сильно устал и насколько ему нужен отдых. Хотя бы краткий. И сон. Но сидеть так, рядом с ней, было великим счастьем, и эти мгновения он не променял бы на пуховые перины в дворцовых покоях.

Элисса осторожно запустила пальцы в черные волосы Нэйроса. Он прикрыл глаза.

– Что ты делаешь, девочка? – тихо спросил он.

– У тебя столько мусора в волосах, мой волк. Это все после драки с князем. Листья, веточки, травинки. У тебя на голове скоро птицы гнезда вить начнут.

– Свей ты гнездо, пташка, – вздохнул десница.

– Боюсь, я не помещусь на твоей голове, – засмеялась Элисса и обняла его за шею.

Смех ее смолк, и он почувствовал у виска ее дыхание.

– Нэй…

– Да, родное сердце…

– Я благодарю богов за то, что ты у меня есть. Рядом с тобой я забыла обо всех несчастьях, что свалились на меня. Даже смеюсь иногда, хотя сердце мое разрывается от мысли о моем отце и… о том, что он не отец, а мать – не мать… Это ужасно, Нэй. Не знаю, как я вынесла бы все это, если бы не ты. Порой мне кажется, что мы просто отправились в путешествие.

– Но ведь именно я все это тебе рассказал.

– Уж лучше ты, чем кто-то другой, мой волк. – Она вздохнула. – Уж лучше ты. Хвала добрым богам за их дар… Благодарю их за тебя. И благодарю тебя…

– Тогда почему добрые боги позволили всему этому случиться?

– Это ведомо лишь им одним. Но они помогли тебе спастись. И спасти меня.

– Впереди еще много испытаний и тревог.

– Я не страшусь их, если рядом будешь ты. С тобой так спокойно… Ты только будь рядом, мой верный охранитель. Мой добрый волк. Моя опора…

Она шептала, а Вэйлорд чувствовал, как щемит сердце. То самое, что столько лет оставалось холодным. Нэю показалось, что еще вчера у него в груди не было никакого сердца и только сейчас боги вложили в нее кусок трепетно бьющейся плоти.

Поглаживая его волосы, Элисса вдруг тихонько запела:

Воет в тиши старый волк.

Подкрадусь к нему тихо, но зверь тот умолк.

Так поведай же мне, о мой волк: о чем же ты пел?

О ком горевал и чего не успел?

Я буду рядом тихо сидеть.

Я не страшусь в очи зверя смотреть.

Ты только скажи, отчего так грустна

Одинокая песня твоя?

Быть может, смогу я помочь?

Может быть, помогу превозмочь?

Ты только поверь мне, мой ласковый зверь.

Нутром всем почувствуй, я рядом теперь.

Не рычи на меня, о мой бог, не рычи!

Если больно тебе, мое имя кричи!

Позови меня, о печальный мой зверь!

Знай одно, мы с тобою едины теперь…

«Я люблю тебя, Элисса!» – кричало сердце. Волк Вэйлорд сжал губы. Нельзя выпустить этот крик наружу.

Одно сейчас радовало Нэя. То, что он сидит к Элиссе спиной и она не видит, как по его щеке бежит слеза. Одинокая, как волчье сердце.

Сон позабылся, как только открылись глаза. Словно скульптура, неким волшебством созданная из воды, в одно мгновение обрушилась мелкими брызгами, и уже нельзя было восстановить, что она изображала.

Олвин протер глаза и понял, что сидит на полу. Горела одна свеча. Кто-то теребил его за плечо. Повернув голову, вестник увидел руку лесного короля Роберта. Тот лежал в постели ничком и глядел на Олвина.

– Я уж думал, ты помер тут. Никак не мог добудиться.

– Робб, – хрипло отозвался Олвин. – Ты как?

– Вроде лучше. Болит уже не так сильно. Да и жар, кажется, прошел. Я, правда, ничего не помню со вчерашнего вечера и до этого утра. Может, и к лучшему. Там штоф с водой. Подай, пожалуйста. Пить хочу, спасу нет.

– Утра? – Вестник медленно поднялся. – А сейчас что?

– Да день уже.

Значит, все прошло хорошо. Олвин потянулся к сосуду с водой.

– Не давай ему воду.

Из темного угла возник Деранс Ментан.

Вестник взглянул на клира. Похоже, тот добросовестно исполнял клятву врачевателя.

– Почему не дать, если он пить хочет?

– Пока ему воду нельзя. Вода в теле станет вместилищем заразы, которую надо вывести до конца. В ней эта зараза множиться будет.

– И как же мне жажду утолять? – проворчал Роберт.

– Настойками. Самое страшное позади, но предстоит долгое лечение.

– Эти твои настойки! Я даже запаха не выношу!

– Такова цена жизни. И, кажется мне, невысокая цена. Поморщитесь, но выпьете.

– Значит, будет жить? – спросил Олвин.

– Похоже на то. Вечером я пущу ему кровь.

– Это еще на кой? – снова возмутился лесной король.

– Кровь должна обновляться. Этому способствуют мои настойки. Но чтобы появилась новая кровь, надо сливать старую.