Да, близнецы похожи, но ни один суд не вменит им этого в вину.

Близился вечер, и стало пасмурно, а потом пошел дождь. Откуда, с какой стороны пригнало облака? Катя сидела в приемной и ждала хоть каких-то результатов. Она вспоминала Новый Иордан. Раз такая каша заварилась, бессмысленно сейчас ехать туда. Бессмысленно возвращаться домой. Что же предпримут Гущин и следователь Жужин?

Кате представлялось, что в главк привезут Оксану Финдееву и предъявят ей на опознание Владимира Галича. Ну и что? Что это даст? Гущин правильно сказал, что она уверена, что видела священника, потому что «сразу его узнала». С какого конца тут что-то доказывать? Проверять, где находился Галич 12 июня вечером? Видимо, этим они и займутся.

Но Катя ошиблась. Гущин занялся не только этим.

– Любопытный номерок, – объявил он, являясь в приемную откуда-то из недр уголовного розыска. – Тот, что отыскался у старушки в сумке.

– Проверили номер? – спросил следователь Жужин.

Они пошли в кабинет, Катю словно за ниточку потянуло за ними.

– Такого номера больше не существует. Там и АТС сейчас другая. – Гущин включил ноутбук, потом позвал молодого оперативника, что-то пошептал ему, и тот куда-то убежал с поручением.

– Значит, облом?

– Не совсем. Подняли старый адрес – это у нас в Железнодорожном было. А по номеру и по аналогичным номерам всплывают интересные учреждения: Академия радиационной и химической защиты, НИИ радиационной гигиены и НИИ радиационной медицины. Только вот в чем штука – академия-то в Костроме, Институт гигиены был в Ленинграде. Адрес подняли по нашему подмосковному Железнодорожному, а телефончик с 201 начинается, это один из номеров бывшего КГБ. – Гущин поднял трубку, набрал номер по внутренней связи.

– Непонятно, – сказала Катя.

– Мне самому непонятно и любопытно. Судя по всему, «шарашка». Сейчас узнаем подробности, звоню ребятам в Железнодорожный. – Гущин гаркнул в трубку: – Масленников, вечер добрый, как с адресом?

– Так нет теперь такого адреса, Федор Матвеевич! – гаркнула трубка молодецким рапортом. – Это ж возле плотины, а там лет пятнадцать уж как все сломали. Счистили и понастроили коммерческого жилья. Целый микрорайон теперь новый.

– А раньше что там было? Ты ведь местный сам.

– Да ничего – забор высоченный за колючей проволокой, елки там насажены кремлевские и бетонка, чуть подальше дачный поселок. А еще полигон военный, но это уже за плотиной.

– Ну а было-то что там, за забором?

– Объект.

– Какой объект?

– Секретный. С пропускным режимом.

– Спасибо, очень помог, – Гущин дал отбой и потер подбородок. – Так и есть – шарашка. Плотина в Железнодорожном… ах ты черт…

Он встал, походил по кабинету. Потом снова вышел в коридор. И вот его зычный голос уже где-то распоряжается.

– Чудит старикан, – усмехнулся Жужин.

– Вам бы в Новом Иордане так чудить два месяца назад, – не удержалась от колкости Катя. – Полковник Гущин в поиске.

В недрах розыска закипела какая-то новая суета, потом возник оперативник с папкой распотрошенных старых оперативно-разыскных дел. Затем басом доложили, что «снимки отсканированы».

Гущин вернулся довольный, и по его приглашению все прошли в малый зал для совещаний, потому что там на стене висела гигантская плазменная панель-экран.

– Чтобы всем было хорошо видно, – Гущин уселся в кресло. – Так вот, дело у нас проходило по убийству солдата в Железнодорожном. Раскрыли мы его, свои же его вояки по башке тюкнули, а труп с территории военного городка выкинули на плотину. Там тело и обнаружили. Это девяностый год был, я как раз только-только перешел с Петровки в областной главк на повышение и туда выезжал лично. Так что плотину-то я помню, а вот окрестности – хоть убей. Сейчас воскресим в памяти.

На плазме возникло изображение – цветное отсканированное фото из старого ОРД.

Плотина над какой-то запрудой.

– Что еще есть? Труп не нужен, только панорама местности, – попросил Гущин оперативника за ноутбуком, выводившего изображение на экран.

Снимок крыши сквозь деревья. Потом снимок деревянной торговой палатки синего цвета с надписью «Молоко». За ним возник снимок узкого шоссе – бетонки, по обочинам заросшей кустами. Еще один снимок – забор каменный, покрытый гнойно-розовой штукатуркой с колючей проволокой поверху.

– Так крупнее, есть фото ворот? – Гущин подался вперед.

Возник еще один снимок – то же место, тот же забор с проволокой, только перспектива иная. Над забором виднелись верхушки елей и крыша – судя по высоте, особняк примерно в три этажа.

– А ворота?

– Больше снимков прилегающей местности нет, только фотографии места происшествия.

– Тогда делайте крупнее. Еще, еще… Вот тут у нас машины у забора припаркованы. Вот этот фрагмент максимально укрупнить – и в работу.

– Вообще, конечно, интересное сочетание названий в вашем списке, – сказал Жужин. – И все связано с радиацией. А у нас про Чернобыль речь. Из этой конторы звонили в приемную семью ребенка, интересовались анализами. А чем номера машин припаркованных помогут? Столько времени прошло ведь.

– Все равно проверим, кому машины принадлежали, кто туда ездил. Это снимки девяностого года, шарашка еще существовала. Может, всплывут фамилии сотрудников. Конечно, это долгий путь – придется запрашивать банк данных ГИБДД – архив картотеки, а это сведения двадцатилетней давности, тогда еще без компьютеров картотеку шлепали. Но все равно проверим. Через Академию радиационной защиты и НИИ радиационной медицины тоже сделаем запросы, но на ответы столько времени уйдет… В контору сделаем пару звонков, может, и с Лубянки что капнет, только на это надежды мало.

– А что это нам все даст? – Жужин сделал нетерпеливый жест. – Мне ведь либо обвинение предъявлять, либо… вы сами знаете.

– Когда занимаешься сыском, сынок, – снисходительно заметил Гущин, – наперед ничего знать нельзя. Считай, что мы делаем все возможное – ради НЕЕ, как ты тут недавно высказался. Ради Марии и этих двоих бедняг – Вероники и Сергея из Воронежа.

Катя снова хотела было сказать полковнику: а не худо вам самому поглядеть на Новый Иордан, вас там заждались. Но она промолчала.

Гущин ведь просил ее ОБ ЭТОМ держать язык за зубами.

Дождь вылился на город до последней капли, выжимая тучи досуха, рассеялся мокрой пылью по крышам, деревьям, тротуарам.

И все этой ночью – отмытое, чистое – сияло новизной и свежестью. Никакой грозы, никакого грома, лишь где-то там сверкали зарницы.

Катя, вернувшись домой в свою квартиру на Фрунзенской набережной, долго не могла уснуть – лежала, ворочалась в постели. Когда дождь прошел, она открыла балкон, смотрящий прямо на Москву-реку, раздвинула шторы.