Даже в обычной жизни математические способности Томми проявлялись достаточно часто и порой – с весьма неожиданной стороны. В юности я обожал читать в газетах материалы о бейсболе: об игроках, об их удачах и неудачах и о достижениях команд, но если меня увлекал драматизм спортивных баталий, то Томми извлекала из тех же самых спортивных страничек информацию совершенно иного рода. Не затрудняя себя записями и специальными подсчетами, она с ходу могла назвать среднее число удачных подач и «законных» пробежек для каждого питчера, количество одно-, двух– и трехбазовых хитов, средний коэффициент результативности отбивания, а также статистику выигранных и проигранных матчей. Любопытно, что все эти вещи Томми никогда не забывала и могла по первой же просьбе выдать нужную справку.

Кажется, именно это и называется математическим складом ума.

Бывало, за завтраком я во всех душераздирающих подробностях пересказывал истории о том, как лучший игрок футбольной лиги выронил пас и не сделал тачдаун, или как одна бейсбольная команда, проигрывая весь матч, вырвала победу в девятом иннинге благодаря заработавшему круговую пробежку отбивающему, или кто выиграл Олимпийские игры в беге на сто метров. Томми, сидя по-турецки с миской овсянки на коленях, внимательно слушала и, когда я замолкал, чтобы набрать в грудь воздуха, хладнокровно сообщала, сколько раз воспетый мною ресивер ронял мячи в предыдущих матчах, сколько мячей отправил за линию фола бэттер, прежде чем обеспечил своей команде круговую пробежку, и сколько сотых и десятых долей секунды проиграли победителю Олимпиады занявшие второе, третье и четвертое места спортсмены. Сравниться с ее фотографической памятью могло, пожалуй, только то глубокое удовлетворение, которое испытывала Томми, когда сообщала нам всю эту информацию. Способность запоминать бесчисленные цифры и выдавать их по первому требованию дарила ей не меньше радости, чем приносили мне полные драматической борьбы события, о которых я читал или которые наблюдал на футбольных или бейсбольных полях.

Частенько по вечерам, когда дядя и тетя Лорна смотрели по телевизору какую-нибудь спортивную передачу, мы с Томми выключали звук и начинали сами комментировать происходящее на экране. Я был ведущим, а Томми – моим помощником, комментатором-аналитиком: я описывал действие, когда же в игре возникала пауза, Томми тут же вступала со своими статистическими выкладками. Скажу без ложной скромности: никогда дядя не веселился больше, чем когда выслушивал наши глубокомысленные сентенции.

* * *

Для многих мальчишек стадион «Тёрнер-филд» в Атланте значит даже больше, чем Диснейленд. Для меня и для дяди он, во всяком случае, был главным местом на земле. Когда-то давно он назывался «Стадион округа Фултон», но это ничего не значило – главное, что именно там «Краснокожие из Атланты» играли с 1966 года. Правда, играли – это, пожалуй, сильно сказано. По выражению дяди, тогда они не играли, а просто «сосали лапу», и взялись за ум только в 1991 году.

Произошло это вскоре после того, как вся Джорджия единодушно потребовала отставки Бобби Сокса – тогдашнего тренера «Краснокожих», который продал «Филадельфии» Дейла Мерфи. Впрочем, Бобби вскоре заслужил не только прощение, но и всеобщее восхищение, поскольку именно он привлек в Атланту таких блистательных игроков, как Том Глэвейн, Стив Эйвери и Джон Шмольц, которые обеспечили своим прежним командам не менее пятидесяти побед в ответственных матчах. С их появлением игра «Краснокожих» пошла в гору, и вся страна узнала имена Дэйва Джастиса, Рона Ганта, Франсиско Кабреры, Марка Лемке, Грегга Ольсена, Сида Брима и Терри Пендлтона – блестящего бэттера, который неожиданно для всех стал самым ценным игроком Лиги. Правда, в девяносто первом «Краснокожие» начали сезон не слишком удачно, однако в последние три месяца команда выиграла пятьдесят пять из восьмидесяти трех игр, а в финальной серии из девяти матчей победила в восьми, обойдя на финише лос-анджелесских «Хитрецов». Обыграв «Пиратов» в семи играх розыгрыша кубка Национальной лиги, «Краснокожие» оказались в большом национальном финале, где им предстояло сразиться с «Близнецами из Миннесоты».

Это противостояние спортивный канал ИСПН назвал одним из самых интересных и захватывающих финалов мировой серии. И действительно, в пяти из семи игр преимущество одной или другой команды зависело от одной-единственной пробежки. Все десять иннингов последней, седьмой игры мы смотрели по телевизору. В этом матче «Краснокожие» уступили, и мы целую неделю пребывали в трауре.

А потом случилось памятное многим «чудо 1992 года». «Сезон Золушки», как прозвали этот год спортивные издания и комментаторы.

В финале Национальной серии «Краснокожие» снова играли с «Пиратами», три игры они выиграли и три проиграли. Решающая, седьмая встреча должна была состояться в Атланте. В случае победы «Краснокожие» снова оказывались в финале мировой серии. В случае поражения… Что ж, про себя я решил, что если наши проиграют, я стану ходить в черном и целый месяц не буду есть мороженого.

Каким-то образом дяде удалось достать четыре билета на седьмую игру Национальной серии. Я до сих пор не знаю, как это у него получилось. Уже на стадионе я случайно услышал, как какой-то парень, сидевший рядом со мной, сказал кому-то по мобильнику, что за два билета ему пришлось отдать две тысячи восемьсот баксов. Мы, разумеется, расспрашивали дядю, но он так и не признался, каким образом к нему попали билеты, – он только заверил нас, что добыл их совершенно законным путем и при этом не заплатил ни цента. Последнее обстоятельство было немаловажным – если бы дядя отдал за них хотя бы долларов сто, тетя Лорна закопала бы его в землю по самые уши.

И вот ранним утром 14 октября 1992 года я встал перед зеркалом и, улыбаясь, как Чеширский кот, натянул на себя всю одежду с цветами и символикой «Краснокожих», какая только у меня была. О том, чтобы идти в этот день в школу, не могло быть и речи, и это было только началом праздника. Сев в машину, мы поехали в Атланту через Суту, чтобы заехать в дом дяди Джека и захватить Томми, но она, к моему огромному изумлению, вышла к нам в мятых джинсах, белой футболке с длинными рукавами и какой-то бесформенной шапочке, которая не имела никакого отношения ни к «Краснокожим», ни к бейсболу вообще.

Это могло бы стать первой подсказкой – знаком, по которому я мог бы догадаться, как жилось Томми в доме отца, но тогда я был слишком увлечен предстоящим событием и ни о чем таком не задумался.

На стадион «Тёрнер-филд» мы приехали задолго до начала игры, купили программку и сразу пошли к сетке – смотреть, как разминаются игроки. Лишь минут за десять до свистка мы вернулись на свои места, которые находились на сороковом ряду – как раз между первой базой и «домом» (фокус здесь в том, что нам было прекрасно видно домашнюю базу и все, что там происходило[47]). В тот день я пил колу, ел хот-доги, корн-доги, попкорн, соленые крендельки, мороженое – словом, все, что продавали разносчики, поднимавшиеся по лестницам и пандусам с подносами на голове. К середине первого иннинга у меня уже были роскошные «усы» из горчицы, а в моей крови скопилось столько сахара, адреналина и кофеина, что я не сидел в кресле, а парил в паре дюймов над ним. Ощущение было незабываемым, думаю, с этим не сравнится ни один наркотик.