– Ученые считают, что способность светиться развилась у этих крошек естественным путем и что на это ушли миллионы лет… – Он покачал головой. – Ерунда, по-моему!.. С чего бы какому-то жуку вдруг понадобилось светиться в темноте? Ни одно животное не может светиться. – Дядя показал на небо. – Звезды – другое дело. Они светятся, потому что такими их создал Бог. Я не знаю, зачем Ему это понадобилось, но я абсолютно уверен, что Он сделал это не случайно. Звезды – это тебе не какой-то пустяк, который Бог мог бы сотворить просто от нечего делать.

Дядя повернулся ко мне, и изумление божественным чудом сменилось на его лице глубокой серьезностью, а затем – абсолютной убежденностью в своей правоте.

– Нет, Чейз, я не верю в случайности. – Он слегка приподнял свою банку и показал мне. – И эти жуки, и звезды появились не просто так.

Но у меня в груди все еще ныло и болело, и поблескивавшие в звездном свете дорожки слез на моем лице выдавали только присутствие боли, а отнюдь не ее интенсивность и глубину.

Дядя легонько постучал согнутым пальцем по моей груди со стороны сердца.

– И ты тоже появился не случайно, Чейз. Каждый раз, когда разум говорит тебе, что Бог, возможно, совершил большую ошибку, когда создал тебя, вспомни о том, почему – по какой такой причине – у светлячков вдруг начала светиться задница.

Эти слова неожиданно рассмешили меня. Под ребрами защекотало, в животе стало горячо, и через минуту я уже хохотал во все горло, не замечая, как вместе со смехом уходит куда-то боль. Теперь-то я знаю, что дядя умеет это лучше всех на свете: он дарит тебе свой смех, а взамен забирает твою боль.

Пока я смеялся, дядя немного отошел от изгороди и принялся размахивать руками. Не сразу я заметил, что в воздухе над самой его головой пляшут, мечутся желтовато-зеленые и оранжевые звезды. То одна, то другая вдруг ярко вспыхивали и, описав в воздухе сложную кривую или вытянутую спираль, снова гасли, но на их месте тут же вспыхивали новые. Дядя следовал за ними, он бежал то в одну, то в другую сторону, взмахивал руками, потом свинчивал с банки крышку и что-то клал внутрь. Меньше чем через пять минут он вернулся, неся с собой кусочек звездного неба. Не говоря ни слова, он протянул мне банку, в которой мерцал и переливался мой собственный кусочек Млечного Пути.

Бережно взяв банку обеими руками, я поставил ее на столб изгороди и снова уселся на верхнюю перекладину, глядя, как сквозь сияние живых звезд просвечивает повисший над самым горизонтом ковш Большой Медведицы.

Дядя долго молчал. Как и я, он смотрел на шоссе, на вспыхнувший вдалеке одинокий прожектор товарного поезда, который каждый вечер ровно в четверть двенадцатого шел мимо нашего дома в Брансуикский порт. Протяжно и тоскливо загудел тепловоз, послышался слитный рокот колес. Наконец дядя пошевелился, достал из-за пояса джинсов картонную папку и чиркнул спичкой о столб. Вспыхнул крошечный оранжевый огонек. Дядя поднес его к уголку папки и, когда картон занялся, повернул ее так, чтобы пламя скорей разгорелось. Некоторое время мы смотрели, как огонь пожирает вложенные в нее документы. Дядина рука лежала у меня на плече, и я чувствовал, как тают последние осколки льда в моем сердце.

Когда держать папку в руках стало слишком горячо, дядя бросил ее на траву. Огонь догорел, бумага на глазах превращалась в пепел, в котором лишь кое-где поблескивали горячие искры.

Прошло еще несколько минут – или несколько веков, – и дядя снова пошевелился. Развернув меня лицом к себе, он положил свои большие руки мне на колени и посмотрел прямо в глаза.

– Чейз… с формальной точки зрения это не значит ровным счетом ничего.

Огонь окончательно догорел, и легкий бриз подхватил невесомый, уже едва теплый пепел, закружил и унес вдаль.

– Абсолютно ничего!

В ту ночь я долго лежал без сна, глядя, как мои звезды парят и вспыхивают в банке, освещая комнату своим призрачным светом. Прежде чем потушить электричество, дядя как следует укутал меня одеялом – в доме было довольно холодно, и он постарался сделать это как можно тщательнее. Когда я начал чувствовать себя точно гусеница в коконе, он отвел с моего лба упавшие на глаза волосы и сказал:

– Я ни секунды не сомневаюсь, что, если бы твой отец прочитал эти объявления и мог на них откликнуться, он бы непременно это сделал. И пускай формально ты теперь находишься под опекой штата, я считаю, что твой отец еще может объявиться, что бы ни говорили и ни делали власти. – Он слегка постучал пальцем по крышке волшебной банки, и светляки внутри вспыхнули ярче. – Если Бог в состоянии сделать так, что у каких-то несчастных жуков начинает светиться задница, значит, в этой жизни возможно все. Вот так-то, Чейз…

Чтобы помочь Майки освоиться на новом месте, я решил, что пробуду в доме еще немного. Я даже обещал дяде, что возьму мальчика с собой на работу – если, конечно, он захочет. Майки как раз доедал овсянку, когда в кухню, протирая глаза, вошла Томми. Достав из холодильника картонку с апельсиновым соком, она налила себе полный стакан и села за стол рядом со мной. Подмигнув Майки, Томми положила голову мне на плечо.

– Мне понравилась Мэнди, – сообщила она, не глядя на меня, потом выпрямилась и закинула ногу на ногу. Лицо у нее раскраснелось словно от жáра, да и глаза поблескивали как-то неестественно. Машинально я положил ладонь ей на лоб. Томми сразу отстранилась, но я успел почувствовать, какая горячая у нее кожа.

– Как ты себя чувствуешь?

В ответ Томми небрежно пожала плечами.

– Сегодня мне нужно в город, и я хотела взять тебя с собой. Как насчет того, чтобы вместе пообедать?

– Ты не ответила на мой вопрос, и не надо делать вид, будто ты меня не слышала.

– Так ты пообедаешь со мной, или мне пригласить на свидание Человека-паука?

Майки, который внимательно прислушивался к нашему разговору, посмотрел на меня и вопросительно приподнял брови. По-видимому, ему тоже хотелось узнать, что я отвечу.

– Ты любишь жареное мясо? – спросил я его. – Бифштексы, барбекю и прочее?

Майки перевел взгляд на Томми. Она чуть заметно кивнула, потом нацарапала на салфетке несколько слов и передала ему. Майки прочел записку, кивнул в ответ и, придвинув салфетку ко мне, постучал по ней кончиком пальца.

Чтó там было написано, я знал, даже не читая. Мы с Томми обедали в «Свином рае» с тех самых пор, когда начали сами возить друг друга в школу и научились ценить вкус зажаренной на рашпере свинины.

Допив кофе, я спросил Майки:

– Ты когда-нибудь бывал в «Свином рае»?

Он перевел взгляд на салфетку и снова постучал по ней пальцем.

– Оʼкей, оʼкей, я понял.

Мальчик откинулся на спинку стула и вздохнул, словно строгий учитель, которому удалось добиться правильного ответа от самого тупого ученика в классе. Томми хихикнула и подмигнула ему еще раз, и мальчик горделиво выпрямился: если бы самооценку можно было измерять как рост, я сказал бы, что за эти минуты Майки прибавил не меньше двух дюймов.