— Это ужасно! — на высокой ноте произнесла Белка, на ее лице было совершенно несчастное выражение. — Еще один учитель метаморфоз и снова какая-то мутная история.

— А ведь верно, — вдруг задумчиво пробормотал Ромка, глядя в пол, словно высчитывая что-то в уме. — Метаморфозы…

— Ты о чем? — спросила Мила.

Ромка поднял глаза и решительно дунул на челку.

— В Алидаде мы узнали, что у Многолика были единомышленники, а Хранитель Родовых Гербов сказал, что, кроме Многолика, у князя Воранта есть еще один наследник. Так почему не предположить, что последователем Многолика и наследником князя Воранта может быть один и тот же человек?

Мила сглотнула и почувствовала, как сердце застучало быстрее, как всегда это случалось, если разговор касался Многолика.

— Нет, — твердо качнула головой Мила, понимая, куда клонит Ромка. — Это все не то.

— Но почему? — с энтузиазмом воскликнул Ромка; кажется, эта идея начала ему нравиться. — Он тоже метаморфист. Вспомни, что рассказывал Хранитель: князь Ворант мог превратиться в любое животное и не только. А Лучезарный… Да ты сама вспомни — в кого он только не превращался на представлении! Голова быка была? Была. Голова шакала была? Была. Змеи вместо ног были? Были. У Аида крылья были? Были. После этого ты сомневаешься, что он может превратиться в любое животное?

Мила, тяжело дыша, поднялась на ноги. Она понимала, что в Ромкиных словах есть резон, но также знала, что это лишь совпадение, не более.

— Хорошо, — категорично начала Мила. — Я согласна: профессор Лучезарный может превратиться в кого угодно. — И резко уточнила: — Вероятно, может. Но он не наследник князя Воранта. Поверь мне. И никакого отношения к Многолику не имеет. Я не могу этого объяснить. Я просто знаю! Ты ошибаешься! Ясно!?

Улыбка сошла с Ромкиного лица. Кажется, чересчур резкий тон Милы его немного обидел.

— Как хочешь, — пожал плечами он. — Но вспомни: профессор Лучезарный очень часто вел себя подозрительно. И это неспроста. Он что-то скрывает — это во-первых. И у тебя в руках его манжета — это во-вторых. Подумай об этом.

Ромка встал с кресла и, не пожелав никому спокойной ночи, вышел из гостиной.

Когда за ним захлопнулась дверь, Мила перехватила взволнованный взгляд Белки. Та поочередно смотрела на Милу и озиралась на дверь, будто не могла решить: бежать за Ромкой или остаться здесь. Но в конце концов глубоко и обреченно вздохнула и решительно откинулась в кресле.

Мила тоже вздохнула и, не глядя на Белку, сказала:

— Кстати, у меня было еще одно видение.

Ромка вовсе на Милу не в обиде — утверждала Белка. Просто, но мнению Белки, его самолюбие откровенно задело то, что Мила категорически отвергла его версию произошедшего. Мила же про себя называла это по-другому: игнорировать мнение друга. По крайней мере, ей казалось, что для Ромки это выглядит именно так. Или, что еще хуже, будучи крайне сообразительным, он мог догадаться, что Мила от него что-то скрывает. И все это было просто паршиво, потому что Ромка был ее лучшим другом, и без его поддержки она чувствовала себя почти такой же одинокой, как тогда, когда жила с бабушкой и со Степанычем. Хотя теперь, разумеется, все было иначе. Теперь она жила среди людей, которые очень даже неплохо к ней относились. В конце концов, у нее была Белка. Но так уж сложилось, что с Белкой никогда не было так, как с Ромкой, когда с одного взгляда друг друга понимаешь.

Ромка же стал холоднее айсберга. То есть вроде все было как всегда. Они сидели за одной партой, хотя Ромка мог бы взять и демонстративно пересесть… ну, например, к Мишке Мокроносу. Они вместе учили уроки, но с таким сосредоточенным видом — никакого шушуканья, шуточек по поводу и без, — что Альбина, заставая их до такой степени поглощенными учебой, не верила своим глазам и несколько раз приходила еще посмотреть.

Одним словом, Ромка старательно делал вид, что они не лучшие друзья, а просто учатся на одном факультете. Миле от этого всего было совсем скверно. Она однажды даже подумала: а не сказать ли ему все как есть? Так и заявить: «Видишь ли, Ромка, профессор Лучезарный не может быть наследником князя Воранта не потому, что это твоя идея и я считаю ее дурацкой, а потому, что наследник князя Воранта… ах да! — еще и Многолика — это, знаешь ли, я».

Но только лишь представив себе, как она будет произносить эти слова, Мила без раздумий отбросила эту идею. Ей от одной только мысли об этом становилось тошно. А чтоб еще вслух сказать! Нет. Ни за что на свете! У нее просто челюсти сведет, если она хотя бы попытается.

Ей казалось, что пока она не произнесла эти слова вслух, они еще не стали реальностью, как будто ей это все приснилось в страшном сне. А сны ведь не обязательно рассказывать? На самом деле, Мила все еще надеялась, что это неправда, а фотография и ее сходство с Многоликом — это какое-то жуткое, невероятное совпадение. Ошибка.

Из-за всего этого она и не могла открыть Ромке, на чем основана ее уверенность, что Поллукс Лучезарный не является наследником князя Воранта и с паучьими метками Многолика никак не связан.

И все же в одном Ромка был прав — с профессором метаморфоз что-то было нечисто. Взять хотя бы их встречу в Алидаде. Разве не очевидно было, что он что-то скрывал? Но, с другой стороны, у людей могут быть личные причины что-либо скрывать. И причины эти могут быть совершенно безобидными.

Вот, например, скрывала же Акулина от Милы, что Велемир предложил ей должность в Думгроте? Скрывала. Милу это тогда очень насторожило, а оказалось все так просто — ничего крамольного.

Впрочем, Мила и сама частенько что-нибудь от кого-нибудь да скрывала. Но ведь не потому, что задумывала что-то плохое; не потому, что хотела причинить кому-нибудь вред. С профессором Лучезарным все может обстоять именно так.

Но каждый раз, рассуждая подобным образом, Мила непременно заходила в тупик. А как же манжета? Золотая манжета, в этом у Милы не было никаких сомнений, принадлежала человеку, который пытался на нее напасть. Одно из двух: либо это все-таки был Лучезарный, либо он сильно заблуждается насчет того, что все его костюмы — эксклюзив.

Что касается последнего видения Милы, то она, как обычно, чернилами нанесла увиденное на кусок пергамента, ничего не перепутав и не потеряв в памяти ни единого символа. Однако по какой-то причине Зачарованное письмо лежало в ее рюкзаке неразгаданное уже несколько недель, и Мила все время откладывала его на потом, каждый раз находя для этого какую-нибудь вполне убедительную причину.

Ноябрь и декабрь показались Миле самыми длинными месяцами в ее жизни. Она была уверена, что, если бы не натянутые отношения с Ромкой, начало зимы не стало бы для нее таким унылым. Декабрь подходил к концу, и чем ближе маячил перед носом Новый год, тем тоскливее становилось Миле.

Уже за неделю до Нового года Белка со слезами на глазах сообщила, что с тридцать первого декабря на первое января у их мамы запланировано ночное дежурство, поэтому на Новый год они с братьями никуда не едут. Она уже узнала у Ромки (Мила, ясное дело, с ним на эту тему не говорила), что тот поедет домой. Уезжали из Троллинбурга на каникулы и Берманы, и Анжела с Кристиной, и Костя с Иларием.