насколько серьезна была прозвучавшая в его адрес угроза. Но, когда в воздухе раздались первые отзвуки слабого, жалкого смеха, скорее даже необходимого, нежели чистого и искреннего, он облегченно выдохнул и тоже неловко улыбнулся. Не смеялся один только Джек.

Разве это не весело? Прекрасная компания, непревзойденное чувство юмора и море положительных эмоций — вот, дамы и господа, что ожидает вас в шайке Большого Джона! Бесплатный попкорн и самодельные карамельные леденцы на деревянных шпажках, бесконечная радость и удобные места в самых лучших рядах арены, но кое-что все же стоит учесть, прежде чем нестись сломя голову и занимать пустующие лавки — клоуном может стать каждый из вас. Почему вы больше не улыбаетесь? Не беспокойтесь, мы с легкостью обеспечим вас всем необходимым для выступления, так, что останется только плакать или смеяться, смотря что больше из этого вас привлекает. Но можете делать это одновременно, тогда зрители придут в бешеный восторг от зрелища!

Только сейчас парень вдруг почувствовал себя таким жалким и ничтожным, будто ему на лоб кто-то нацепил клейкий квадратик бумаги с небрежно выведенной на нем гадостью. Подбежали другие, третьи, развешивая свои послания на изгибы одежды и свободные участки кожи — и вот он читает написанное, весь облепленный мусором, не понимая, чем такое заслужил. Самое время содрать листы и посмотреть правде в глаза.

— Простите, но мне срочно нужно идти… Развлекайтесь тут без меня. Увидимся как-нибудь в другой раз, — коротко бросил Джек и стремительно развернулся от удивленных и немного озадаченных лиц, зная, что каждая секунда бесценна и любое брошенное на ветер слово способно изменить его и без того шаткое решение. Он не мог видеть, а только чувствовал спиной один озабоченный взгляд кудрявого Вильяма, три насмешливых и прожигающий, похотливый, ненасытный, который уже мысленно его раздевал незаметно ото всех и игрался с выдуманной картинкой. Единственное только, что кольнуло Дауни куда-то в грудь, между хрупкими костями ребра и сердцем, было другое, то, чего он впервые ощутить не смог, словно потерял нечто очень дорогое и важное, лишился по своей глупости, а вернуть уже не в силах, потому что никакие просьбы и мольбы больше не помогают. Милые, всегда горящие зеленым восторгом глаза больше не провожали его весело, как прежде, не обволакивали мягким лучистым светом уставшие плечи, не дарили уверенности и невидимой поддержки в трудные минуты — они будто закрылись, едва слышимо схлопнув густые ресницы и испарившись в туманную неизвестность. Джек снова остался один, без творожистого вкуса свежей зелени на губах и медового шелеста рыжих прядей где-то вдалеке.

Он все шел прямо по незнакомой ему улице, и позволял в это время мыслям одной за другой терзать ледяную голову, возникать внезапным фейерверком и после осыпаться горящими песчинками, принося неимоверную боль и на некоторое время отвлекая от осенней реальности. И парень послушно принимал все, что звучало внутри него то оглушительно громко, то с пугающей вкрадчивостью, шепотом, заставляя напрягать слух до самого предела.

Ты обречен, — каркнуло что-то внутри него, — и сам это понимаешь. Вот только какую непоправимую ошибку ты совершил? Осознаешь сам, сейчас, когда нет нужды бросать в воздух глупые односложные ответы, только чтобы замарать неприятную тишину? Нет? В таком случае бессмысленно оказывать тебе помощь, когда ты сам не знаешь, чего хочешь.

Но Джек знал. На самом деле ответ мерещился ему везде, чего только может коснуться больное подростковое воображение: в завываниях ноябрьского ветра, в облике перегоняемых им же серых туч или мутном блеске грязного солнца и кислых лицах угрюмо проходящих мимо прохожих. Все в этом мире, казалось, скрывало в себе страшные слова, чтобы только сам брюнет потрудился собрать их в связный текст.

«Я знаю, нет, спасибо, не нужно унизительных аплодисментов — это лишнее. Просто… это сложно. Я понимаю, что натворил, но каким образом сделал это, как мог испортить созданное с таким терпением и трудом… Сложно объяснить даже самому себе то, что внутри меня происходит. Словно я в один миг оступился и потерял без того ненадежную связь с маковым полем, с радужно улыбающейся мне девочкой и теплым светом; вместо этого я задыхаюсь в грязном облаке табачного дыма, брошенный и напрочь отрезанный от заветной тропинки».

И Дауни все брел без разбора, не трудясь даже изредка оборачиваться или смотреть по сторонам. Он был целиком погружен в неизбежное лишение, в то, что можно сквозь крепко сжатые зубы назвать предательством, отчеканить, брызжа слюной во все стороны, чтобы это прозвучало как можно жестче и убедительнее, вызвало очередной виноватый стон и вздох. Осенние листья заметали остывший асфальт Бостонских улиц, а парень шел, опустив голову книзу, чувствуя, как в душе сигаретный пепел быстро засыпает крошки мятных пряников, проникает в почти высохший в кружках чай, превращая его в гадкое несъедобное месиво, и образовывает сыпкие горы, принуждая давиться собою и чувствовать на зубах гадкий хруст.

Глава 21

Джек возвращался из школы в немного приподнятом, насколько это было возможно, настроении — вместо уроков Картер утащил его к своим друзьям, и те довольно неплохо провели время вместе. Правда, теперь от парня разило дымом и сладковатым запахом сигарет, от которого крайне сложно было избавиться: он словно намертво въелся в ткани одежды, рукава куртки и даже в волосы — был повсюду и окружал своего владельца, как невидимый купол.

«Наверное, я сильно влип», — подытожил про себя Дауни, запуская ногу в кучу бурых листьев и одновременно с тем морщась и жмурясь от порыва ледяного ветра. «Надеюсь, хоть сегодня Мэг будет в нормальном расположении духа или вхлам закинется и отключится, перед этим смерив меня равнодушным взглядом. Было бы просто чудесно».

Не забывай, какой сегодня день, Джеки. Неужели ты действительно думаешь, что он для НЕЕ ничего не значит?

Ах, да, точно. Сегодня же был тот самый день, когда восемнадцать лет назад маленький мальчик появился на свет; когда теплые и, наверняка, гладкие руки Шарлоты Дауни бережно прижимали его к своей груди. Когда около девяти лет назад Джордж поначалу перестал приносить свежую выпечку по воскресеньям, затем отказался от вечерних игр с сыном, а после и вовсе благополучно исчез из его жизни, оставив напоследок кусочек меди на тоненькой цепочке. И где-то уже три года с лишним с тех пор, как разбитая долгами, но все еще сплоченная духом счастливая семья перебралась в Бостон — до сих пор иногда в памяти парня всплывают некоторые обрывки. К примеру, запах свежего скотча и картонной пыли; постоянный беспорядок и учеба