Он пожал плечами:

— Да? Ладно. Мне скучно. — Он зевнул.

Она ласково погладила его по лбу.

— Sehr gut![14]

Он повернул голову и посмотрел на нее вопросительно.

— Ты говорила, что люди здесь разговаривают на английском, а сама говоришь по-немецки. — Он поднес к губам огромный стакан кока-колы и шумно потянул через соломинку.

Иногда, когда мальчик раздражал ее особенно сильно, она думала — хотя и никогда этого не говорила: «Я оставила Роя ради тебя? Должно быть, рехнулась».

Но ведь так оно и было. По крайней мере, отчасти. Она бросила Роя Грейса, потому что узнала о беременности. Они оба так хотели ребенка и почти восемь лет делали для этого все. И вот, ирония судьбы. Она узнала о беременности через несколько дней после того, как решила, что не хочет провести остаток жизни замужем за Роем Грейсом. Замужем за управлением уголовных расследований.

Она понимала, что, как только Рой узнает о беременности, делать что-то будет уже поздно, она будет обречена на пожизненное заключение, и, даже если они расстанутся, ей все равно придется делить ребенка с ним. Благодаря свалившемуся с неба наследству от умершей тети — Рой о нем ничего не знал, — в финансовом плане она была независима и могла позволить себе уйти. Что и сделала.

Она ничего не сказала родителям, которых всегда презирала. Не сказала вообще никому. Ушла и укрылась у людей, с которыми всегда чувствовала себя достойной уважения и значимой. Эти люди — и только они — видели в ней самодостаточную личность, а не человека, определяемого теми, кто дал ей жизнь или кто взял ее замуж.

Впервые в жизни она была сама по себе. Не дочерью своих родителей, мисс Сэнди Болкуилл. Не женой своего мужа, миссис Рой Грейс. Она получила новое имя, позаимствовав его у своей бабушки-немки. Перед ней открылась новая жизнь.

Сэнди Ломан.

Сэнди Ломан выбросила из головы все лишнее: мужа, постоянно подводившего ее своими выездами на место преступления; отца, подводившего ее своей неспособностью говорить правду о чем-либо; мать, у которой никогда не было собственного мнения.

Сайентологи прочищали мозги под своим универсальным девизом «Мост к полной свободе». Они и помогли ей очиститься от прошлого и взглянуть на мир новыми глазами. И о ребенке помогли позаботиться.

Живя в их штаб-квартире возле Ист-Гринстеда, она познакомилась с Гансом-Юргеном Вальдингером. Он и убедил ее потом перебраться вместе с ребенком в Мюнхен и вступить в организацию, которую сам же и создал. Международная ассоциация Свободного Духа. Организация предлагала примерно ту же, что и сайентологи, ментальную регенерацию, но посредством процесса менее агрессивного и дорогого.

Вальдингер показался ей очень привлекательным парнем. Таким он и остался по сию пору. Но жизнь с ним не сложилась. Все быстро пришло к тем же несогласиям и спорам, что и с Роем. В конце концов она переехала в собственную квартиру.

Так какого черта ее принесло сюда?

Причиной стало объявление в одной мюнхенской газете, на которое она наткнулась случайно около месяца тому назад.

«Сандра (Сэнди) Кристина Грейс

Супруга Роя Дж. Грейса. Город Брайтон и Хоув, Восточный Суссекс, Англия.

Пропала без вести десять лет назад, предположительно мертва. В последний раз замечена в Хоуве, Суссекс. Рост пять футов семь дюймов (170 см), стройного телосложения, волосы светлые, до плеч.

В случае если никто не представит доказательств обратного — адрес юридической фирмы „Эдвардс и Эдвардс“ указан ниже, — она будет официально признана умершей».

Разумеется, Рою нужно было двигаться дальше, а чего еще она ждала? Но все равно ее задело. Задело крепко. Она ничего не могла с собой поделать. Это ведь из-за него ей пришлось уйти. И вот теперь он вознамерился покончить с прошлым. Вот так легко и просто, одним жестом. И то, что он собрался объявить ее умершей, делалось с одной-единственной целью: чтобы жениться снова.

Жениться на своей беременной сучке.

Он выставил на продажу их дом. Дом, где они были счастливы когда-то. Их дом. Теперь его могут купить, и тогда он уже никогда не появится на рынке снова, потому что в таких домах люди живут годами. В таких домах живут и старятся вместе.

Вот и они могли бы состариться вместе. Такой был план. У нее и Роя. Интересно, как бы это было? Как бы они выглядели в старости?

— Мы еще долго здесь будем? — спросил вдруг по-немецки Бруно.

Она посмотрела на него, сына, которого так хотел Рой, и уже собралась ответить, но отвлеклась. По улице, в их направлении, шел мужчина в темном костюме с объемистым кейсом. В последний раз она видела его десять лет назад, но и сейчас, в меркнущем свете, узнала сразу, словно не прошло и двадцати четырех часов. Та же фигура, и лицо почти не изменилось. Только прическа другая — волосы короткие и уложены гелем. И этот новый стиль был ему к лицу.

Он выглядел вполне счастливым, и она ощутила глубокий укол печали.

Она знала, что он ни за что не узнает ее в сумерках, за ветровым стеклом, в темных очках и надвинутой на глаза бейсболке и с выкрашенными в черный цвет волосами. Знала и все равно опустила глаза. Тысячи мыслей завертелись в голове. «Кто у нее, мальчик или девочка? Счастлив ли он с ней? Давно ли они встречаются? Часто ли ссорятся?

И что мне делать дальше?»

Она подождала немного и осторожно подняла голову. Он как раз набирал код на панели. Потом толкнул кованые ворота и вошел. Ворота закрылись с негромким металлическим звуком.

Отрезали ее от него.

От его новой жизни.

Она продолжала смотреть, пока он не скрылся из вида.

Она так резко повернула ключ, что даже испугалась — не сломала ли. Мотор тут же отозвался рокотом. Она посмотрела в зеркало и дала газу. Покрышки взвизгнули, и кока-кола выплеснулась на ее протестующего сына.

— Повезло еще, что дождя нет, — сказал Дрейтон Уилер и повернулся, словно ища подтверждение своей правоты, к неуклюжей женщине, стоявшей за ним в длинной очереди, протянувшейся от главного входа к ипподрому, в помещении которого собирали актеров массовки.

Она оторвалась от газеты и несколько секунд смотрела на довольно странного мужчину, стоящего в очереди на регистрацию.

— Очень повезло.

«Определенно странный», — подумала она. Долговязый, какой-то неловкий, с седой мальчишеской челкой, выглядывающей из-под козырька линялой бейсболки. Весь дерганый, лицо в морщинах, как будто постоянно хмурится, как будто ему приходится сдерживать закипающую злость, и цвет кожи нездоровый, болезненно-землистый. В очереди стояло человек пятьдесят, самых разных, и все ждали — оформления на работу и примерки костюмов. Они простояли здесь уже больше часа, под холодным ветром. Белые столбики отмечали овальный беговой круг, а с вершины холма открывался прекрасный вид на город и, южнее, на пристань и Пролив.